А там действительно творилось нечто интересное. За автобусом
вдруг увязалась большая русская борзая и долго бежала рядом с ним. Девочку еще
поразило, почему такая дорогая собака гуляет без хозяина. Странным было и то,
что эта борзая мчалась не так, как обычные псы, которые с бестолковым лаем
пытаются вцепиться зубами в колесо. Она мчалась осмысленно, все это время не
отрывая от Тани настороженных глаз. Можно было даже подумать, что борзая чем-то
обеспокоена и что-то пытается сообщить ей.
Внезапно Генка Бульонов зевнул с таким кошмарным щелчком
челюстей, что к ним обернулось пол-автобуса. Таня тоже на мгновение отвлеклась,
а когда вновь взглянула в окно, то русская борзая уже исчезла. Там же, где
автобус только что встал на светофоре, стояла худая рыжеволосая женщина с
растрепанными рыжими волосами, шевелившимися так грозно, будто... нет, конечно
же, это были не змеи. Худая женщина, казалось, без особого интереса покосилась
на автобус и, повернувшись, ушла. Ее странный длинный плащ был забрызган грязью
в тех же местах, что и шерсть мчавшейся по лужам борзой. Таня даже вскочила, но
автобус уже проехал. Мгновенье – и в стекле снова мелькали лишь серые дома, телефонные
будки и прозрачные павильоны автобусных остановок.
Прошло несколько минут, прежде чем Таня окончательно
выбросила эту историю из головы.
Нет, определенно сегодня был особенный день, очень мало
похожий на предыдущие три тысячи двести восемьдесят пять дней, минувшие с того
вечера, когда на площадке многоэтажного дома по Рублевскому шоссе появился
истертый футляр от контрабаса...
Перед входом в Оружейную палату ребят построили парами.
Пересчитывая всех, Ирина Владимировна едва не упала в обморок от ответственности.
Толстопузый физрук Приходькин, отправленный вместе с экскурсией в качестве
второго сопровождающего, вел себя куда как уравновешеннее: никого не считал и
только уныло хлопал глазами. Похоже было, с большим удовольствием он подремал
бы в автобусе.
– Заходим в музей парами! Все экспонаты трогаем только
глазами! Глазами, я сказала! Учтите, все находится под сигнализацией! Только
попробуйте разбить витрину или прилепить жвачку к царскому трону! – грозно
пискнула Ирина Владимировна.
Генка Бульонов сразу оживился. Видно было, что идея, как
использовать жвачку, привлекла его своей новизной.
Когда пришла ее очередь сдавать куртку в гардероб, Таня, как
всегда, ощутила неловкость. Под курткой у нее была кошмарная джинсовая рубашка
с обтрепанным воротником, годившаяся разве что на то, чтобы в три часа ночи
воровато вышвырнуть ее в мусорный бак. Хотя Дурневы были богатыми, они всегда
одевали девочку очень плохо – в самое изношенное и грязное старье, которым
торговала фирма дяди Германа. Обувь же тетя Нинель подбирала всегда такую,
которая была Тане либо мала, либо велика до такой степени, что ей приходилось
шаркать подошвами по полу, чтобы ступня не выскользнула.
Неудивительно, что, видя потом Таню в этом тряпье, даже тетя
Нинель, черствая и бестактная, как африканский носорог, порой испытывала нечто
вроде угрызений совести и начинала говорить всем учителям подряд: «Да,
согласна, мы одеваем ее неважно. Но она все равно все порвет! А что вы хотите
от дочери вора и алкоголички? Мы с мужем совершили непростительную глупость,
взяв ее, и несем теперь свой крест».
Одноклассницы, одетые куда как лучше, презрительно косились
на Гроттер.
– Вот чумичка... Вырядилась так, что ей сейчас копеечку
подадут... Позорит всех! – морщились они.
Среди них у Тани не было ни одной подруги, а если такая
ненадолго и появлялась, ее тотчас начинали высмеивать Пипа и все ее подхалимы.
Поэтому ни одна подруга не оставалась рядом с Таней надолго. Не проходило и
недели, как она примыкала к ее гонителям и злорадно высмеивала ее родинку из противоположного
угла класса. И Таня ее отлично понимала: той приходилось выслуживаться, искупая
свою дружбу...
В сопровождении маленького сутулого экскурсовода, который
выглядел таким дряхлым, будто был гораздо старше всех здешних экспонатов, они
прошли несколько залов. Вначале Таня слушала с интересом, но постепенно интерес
ее выветрился, потому что экскурсовод говорил примерно одно и то же: «Э-э-э...
Перед вами пер-рстень, подаренный Екатериной II графу Орлову... Продав этот
перстень, можно было купить 10 000 кр-рэс-тьян... А это диадема, подаренная
царице князем Потемкиным... На нее можно было бы пр-рэобр-рэсти 15 000
кр-рэстьян».
Все эти цифры экскурсовод произносил так снисходительно и
привычно, будто в свободное от работы время только и занимался тем, что
торговал крестьянами, потихоньку выменивая их на экспонаты из своего музея.
Они были уже в шестом или седьмом по счету зале, как вдруг
что-то заставило Таню остановиться. Одновременно в груди у нее будто шевельнулось
что-то легкое и невесомое.
Под выпуклым бронированным стеклом на высокой подставке,
освещенный несколькими мощными лампами, лежал золотой меч. Его широкое, немного
зазубренное по краям лезвие было покрыто замысловатыми письменами. Вокруг было
сколько угодно бесценного оружия, но оно почему-то не запоминалось, а вот этот
меч... Можно было подумать, что когда-то она уже держала его... Бред
какой-то... Дядя Герман даже пластмассовой сабельки ей никогда не покупал, а
тут золотой меч... Да он скорее бы съел свой галстук, чем вообразил бы себе
такое. И тем не менее Тане упорно продолжало казаться, что этот меч ей знаком.
Еще немного, и Таня найдет ответ, в сознании у нее
забрезжила уже крошечная золотая искорка, но тут кто-то небрежно отстранил ее
от витрины.
Рядом замаячил экскурсовод, заученно, как старая пластинка,
твердящий свой врезавшийся в память текст.
– Перед нами меч, найденный в могильнике скифского
вождя. Обратите внимание на знаки, покрывающие его лезвие. Они интересны тем,
что не имеют аналогов в письменности ни одного из известных нам народов...
Расшифовке они не поддаются, так что скорее всего это просто узоры, которыми
мастер украсил меч при его отливке.
– А сколько крестьян на него можно купить? –
перебил Павлик Язвочкин, главный остряк класса.
Экскурсовод покосился сперва на меч, а потом на остряка.
Казалось, он оценивает их на глазок, точно старик-процентщик.
– Сколько кр-рэстьян, не знаю. Но пару тысяч таких, как
ты, точно можно... – печально сказал он. – Теперь перейдем к
следующему экспонату... Вы видите двухпудовое кольцо от золотых ворот, которое,
по легенде, свалилось на макушку Юлию Цезарю в ту минуту, когда он с триумфом
входил в Рим во главе своих легионов...
