Таня отправилась на лоджию и там, на широком подоконнике,
закутавшись в одеяло, стала решать примеры по математике. Все произошедшее
сегодня казалось ей абсолютно нереальным. Именно поэтому Таня решила сейчас об
этом не думать, а, насколько возможно, отложить мысли на потом.
Через некоторое время в комнату вошла Пипа и, показав ей
через стекло язык, уселась за свой стол. Таня с сожалением убедилась, что нос у
нее уцелел. Она отделалась одной нашлепкой лейкопластыря.
– Поздравляю! Пластырь тебе очень идет. Ты стала
симпатичнее ровно на три прыща, которые он закрывает! – громко сказала
Таня.
Пипа сделала вид, что ничего не услышала. Прикидываться
глухонемой было вполне в ее привычках. К тому же что ни говори, а в комнате-то
была она, а Таня-то на лоджии!
Не обращая на Таню внимания, Пипа сняла с шеи шнурок с
ключом, открыла ящик и, достав снимок, уставилась на него растроганными
глазами. Прислушавшись, Таня различила, как дочка дяди Германа бормочет:
– О! Если бы ты знал, как мне сложно выносить эту дуру!
Жаль, что ее до четырнадцати лет не могут взять ни в одну колонию.
Представляешь, что она учудила в музее... Обварила меня крутым кипятком, а
сама...
«Тьфу ты! Рассказывает портрету обо мне! Видать, удар
дверцей оказался слишком сильным для наших и без того прихрамывающих
мозгов», – подумала Таня и стала решать примеры.
Минут через пять Пипа перестала сюсюкать и, прижав портрет к
груди, громко воскликнула:
– О Гэ Пэ! О дорогой Гэ Пэ!
Таня даже ручку уронила. Это был первый случай, когда при
ней Пипа назвала имя таинственного красавчика, изображенного на портрете. Кто
такой Гэ Пэ? Среди ее знакомых и одноклассников никого с такими инициалами
определенно не было. Был, правда, Генка Бульонов, но он был Гэ Бэ, а не Гэ Пэ.
К тому же влюбиться в Бульонова... Такого нельзя было ожидать даже от Пипы.
Значит, надо было искать кого-то другого.
«Что за Гэ Пэ? Гога Пупсиков? Гуня Перец?» – стала гадать
Таня, но тотчас спохватилась, что у нее есть дела поважнее, чем думать о такой
ерунде. Что ей за дело до какого-то Гриши Пончикова, в которого влюблена
бестолковая дочка самого доброго депутата? Мало ли за последние дни было
странных событий, которым нет объяснения? Сон Дурнева... Дверца холодильника...
Прилипший лист... Русская борзая... Исчезнувший золотой меч...
Чем дольше Таня размышляла обо всем об этом, тем сильнее затягивался
узел вопросов. Ну хорошо, лист принесло ветром, а к стеклу он приклеился,
потому что был мокрым. Дверца холодильника могла открыться сама, или, скажем,
дядя Герман задел ее локтем, когда в ужасе хватался за сердце, прикидывая,
симулировать ли ему инфаркт. Борзая... хм... борзая... Ну, скажем, она
увязалась за автобусом, потому что потерялась, а Таня была похожа на ее
хозяйку. Мало ли что взбредет в голову собаке? Ну а как тогда быть с мечом?
Почему он исчез спустя несколько минут после того, как девочка на него
смотрела, и что означали слова начальника охраны: «Или ты мне объяснишь, что
было на пленке, или я тебе не завидую».
Что зафиксировалось на пленке? Не то ли это отвратительное
чудовище, которое привиделось во сне дяде Герману? Почему-то каждый раз, как
Таня думала о старухе, голова у нее начинала жутко кружиться.
* * *
Днем в четверг Таня вернулась из школы раньше обычного.
Старшеклассники, переносившие новое фортепиано, нечаянно опустили его на ногу
суетившейся учительнице по музыке. Музыку отменили, и весь их класс отпустили
сразу после третьего урока.
Открыв ключом дверь, Таня поняла вдруг, что она совершенно
одна.
Дядя Герман заседал в своем комитете, где обсуждался крайне
важный вопрос о выдаче всем пенсионерам старше ста лет по паре уцененных горных
лыж (дядя Герман как раз приобрел партию, которую некуда было девать), тетя
Нинель на машине уехала в супермаркет, а Пипа вместе с Ленкой Мумриковой и
полудюжиной других своих рыб-прилипал отправилась в «Русское бистро». Таня
знала, что Пипа, как обычно, станет покупать всем мороженое и блины с
шоколадом, а прилипалы за это будут подобострастно смотреть ей в рот и смеяться
каждой ее шутке.
После того случая в музее многие одноклассники вообще
перестали замечать Таню или шептались за ее спиной, один только Генка Бульонов
непрерывно таращился на нее на всех уроках, а на переменах постоянно маячил
перед глазами, издавая кошмарные звуки – не то зевки, не то вздохи. Похоже
было, что бедолага, что называется, втрескался по самые уши. Во всяком случае,
так Таня считала до поры до времени. Однажды, когда рядом никого больше не
было, Бульонов подошел к ней сбоку и, кашлянув, застенчиво окликнул:
– Гроттер!
– Чего тебе, Бульон?
Генка пугливо оглянулся, а затем таинственно прошептал ей на
ухо:
– Давай ограбим банк! Я давно об этом мечтаю!
– Чего? – Не веря своим ушам, Таня уставилась на
Бульона. Так вот, оказывается, какие планы вынашивал этот молчаливый тюфяк,
который даже мяча на физкультуре не мог кинуть, чтобы, отскочив от чего-нибудь,
тот не огрел бы его по лбу.
Бульон нетерпеливо ждал ответа.
– Ограбим, ограбим! Ты, главное, не нервничай. Супик
хорошо кушай. Сил набирайся, – успокоила его Таня.
Генка нервно сглотнул, продолжая подобострастно пожирать ее
глазами. Вид у него был как у голодной дворняжки, которая ждет, когда ей бросят
котлету.
– А что мне делать? – спросил он.
– Ушами хлопать! Шапка с прорезями для глаз у тебя
есть?
Бульон замотал головой.
– Нет шапки?.. – напирала Таня. – Плохо! И
пистолета нет?
– И-э-а-э... Настоящего нету.
– С чем же ты грабить банк собрался, чайник? Брысь
отсюда, Бульон. Вот когда обзаведешься – тогда придешь!
Вспоминая сейчас, какая глупая физиономия была у Бульонова,
Таня прыснула и быстро скинула куртку. Кто знает, сколько времени она пробудет
одна, без Дурневых. Нельзя терять ни минуты, если она хочет пополнить запасы.
Она вытащила из холодильника пару йогуртов, отпилила ножом
приличный кусок колбасы и сунула себе в карман апельсин. Интересно, заметит
тетя Нинель? Вряд ли. Холодильник у нее и так трещит от продуктов по швам, а
она и сегодня тоже привезет полмашины. Кроме продуктов, тетя Нинель еще
наверняка купит две дюжины журналов по фитнесу и аэробике, а также какую-нибудь
толстую книгу вроде «Как сбросить сорок килограммов за десять дней». Сколько
Таня себя помнила, тетя Нинель всю жизнь мечтала похудеть, но худел почему-то
только дядя Герман. Тете же Нинели ничего не помогало, хотя дважды в неделю она
и устраивала себе получасовые голодания.
