Полтора Километра с ненавистью ворчала на Таню из-под стола.
Если бы она смогла, то обязательно бы на нее наябедничала. Не удержавшись,
девочка топнула на нее ногой и крикнула: «У-у!» От возмущения старая перечница
едва не подавилась своим лаем, а отлаявшись, пошла к миске лакать воду.
– Пей и не булькай, а то хвост отвалится! –
посоветовал а ей Таня.
Уничтожив на кухне все следы своего пребывания, она, жуя на
ходу кусок красной рыбы, отправилась в комнату Пипы, от пола и до потолка
забитую мягкими игрушками. Одних только львов у Пипы было семь штук, не считая
медведей, кошек, гномов и жирафов. Мягкие игрушки ей дарили многочисленные
деловые партнеры дяди Германа, у которых не хватало фантазии подарить что-либо
более стоящее. Знали бы они, что Пипа пинает их игрушки ногами, давит
велосипедом, а изредка даже потрошит перочинным ножом. Казалось бы, при таком
отношении она могла бы подарить что-нибудь Тане, но Пипе такое даже в голову не
могло прийти.
Осторожно переступая через разбросанные на полу фотоальбомы
(пятьдесят прыщавых физиономий Пипы в каждом) и диски с играми для компьютера,
Таня пробралась к себе на лоджию. Она отлично знала, что, стоит ей хоть на
сантиметр сдвинуть какой-нибудь диск или перелистнуть страницу одного из
Пипиных журналов, та устроит жуткую истерику и, катаясь по полу, будет орать,
что Таня рылась в ее вещах. А уж глаз у Пипы наметанный – каждый вечер она
проводила по часу, замеряя ниткой расстояние от одной игрушки до другой или
приклеивая к ящикам стола секретные волоски.
На лоджии Таня открыла дверцу деревянного шкафа и вытащила
футляр от контрабаса. Девочке всегда нравился этот момент: футляр выдвигался с
негромким поскрипыванием, будто добродушно ворчал, приветствуя ее.
– Привет, старый скрипун! – сказала ему Таня.
Он был очень приятным на ощупь – теплым, кожистым,
шероховатым. Даже зимой он никогда не был холодным, и Таня всегда грела об него
руки. Раньше, когда Пипа смертельно ее оскорбляла или тетя Нинель походя давала
затрещину, Таня забивалась внутрь футляра, сворачивалась там и лежала, глотая
слезы. А футляр оберегал ее. Или ей только казалось, что оберегает. Когда Тане
было пять лет, тетя Нинель попыталась выволочь ее из футляра, чтобы наказать за
случайно разбитую чашку. Неожиданно крышка вдруг ни с того ни с сего
захлопнулась и так прищемила ей руку, что тетя Нинель две недели носила ее на
перевязи. Да и футляр она так и не решилась выбросить, хотя сотни раз
грозилась.
Таня отщелкнула маленький старинный замок и, приподняв
крышку, сунула в футляр руку. Ее пальцы привычно скользнули за обшивку, в тот
небольшой и единственный тайник, где она прятала свой дневник – не школьный,
доступный всем учителям и всюду сующему нос дяде Герману, а личный, которому
она доверяла все тайны и беды.
Внезапно девочка вскрикнула и отдернула руку. Вместо
дневника ее ладонь наткнулась на что-то липкое и тягучее. Таня с трудом узнала
в этой гадости свою тетрадь, выглядевшую так, будто кто-то изжевал ее. Точно
так же испорчена была и вся атласная подкладка контрабаса. Распахнув другую
половинку шкафа, Таня увидела, что все ее немногочисленные вещи выглядят ничуть
не лучше – скользкие и обслюнявленные, они не висели, а буквально стекали с
вешалок.
Желудок у Тани сжался. Боясь, что ее вырвет, она захлопнула
шкаф. В первое мгновение она решила, что эту гадость ей сделала Пипа, но даже
прыщавая дочка дяди Германа, при всей своей ненависти к ней, не стала бы
изжевывать ее вещи. Максимум она изрезала бы их бритвой, выжала бы в карман
полтюбика зубной пасты или измазала бы одежду кетчупом. На большее ее
изобретательности ни за что бы не хватило. Скорее ее скорбные извилины завязались
бы морским узлом.
– Кто это сделал? Кто? – простонала Таня.
Глаза у нее защипало. В горле встал ком. Это был ее любимый
дневник, которому она поверяла самые сокровенные свои секреты, единственная, не
считая футляра от контрабаса, вещь, принадлежащая лично ей!
– Если я найду того, кто это сделал, – я ему
врежу! – в ярости крикнула Таня.
Внезапно на шкафу кто-то противно захихикал. Звук при этом
был такой, будто кто-то скреб одним листом наждачной бумаги по другому. Девочка
вскинула голову, и тотчас на лоб ей свалился мерзкий вонючий бумажный ком, в
котором она смутно угадала последние страницы своего дневника.
– Х-хо! Она мне врежет, х-хо! Врежь мне, врежь, х-хо!
Никто еще никогда не врезал Агуху!
На плечо Тане спрыгнуло небольшое противное существо с
жирным телом, покрытым жесткими сальными волосами. У него была крошечная голова
с морщинистым лбом, короткие кривые ноги с цепкими пальцами, длинный, голый,
розоватый, как у крысы, хвост и длинные, гнущиеся во все стороны, лишенные
локтей руки. Когда существо, мерзко хихикая, распахивало огромный рот, полный
мелких зубов, то нижняя часть его головы оставалась на месте, верхняя же часть
– с носом, лбом, вплоть до покрытой плесенью макушки, – откидывалась
назад, как на шарнире. На макушке у существа были отвратительные желтоватые
рожки: правый рос прямо, а левый, маленький и неразвитый, загибался чуть вперед
и вбок.
Вцепившись в Танино плечо, оно с силой оттолкнулось от него
и, вдребезги разбив головой окно, метнулось в комнату Пипы. Оставляя на паркете
скользкие и грязные следы, существо вскарабкалось на письменный стол дурневской
дочки и в мгновенье ока обмусолило всю гору журналов и учебников, попутно
откусив голову у дорогой коллекционной куклы.
– Плох-хо тебе будет, плох-хо! – прошипело оно,
нагло глядя на Таню гноящимися глазами, – Лучше сама отдай, что прячешь,
или умреш-шь в страшных судорогах! Станешь мертвей Мертвого Грифа!
– Я не понимаю, что ты хочешь!
– Не желаешь отдать? Х-хо! – Мерзкий рот открылся,
с треском, как сухой орех, раскусывая телефонную трубку. – Не хочеш-шь?
Вот тебе!
– Что отдать? – чуть не плача от омерзения и
ужаса, крикнула девочка.
– Вреш-шь, что не знаеш-шь! Все ты знаешь,
Гроттер! – рассвирепел Агух.
Его тонкая рука потянулась к монитору компьютера Пипы, на
котором та запускала все свои триста дисков с играми. Монитор был тонкий,
жидкокристаллический – подарок тети Нинели за то, что Пипа ухитрилась получить
годовую четверку по ботанике. Пипа представила это как свою величайшую заслугу,
хотя на самом деле ботаничка ставила отметки, задавая вопрос: морская звезда –
это растение или нет? Те, кто отвечал «нет», получали «пять», а все остальные –
«четыре».
– Не надо! Не трогай монитор! – в ужасе крикнула
Таня, представив, что устроит Пипа, если он разобьется.
– Боиш-шься? Так вот тебе! Х-хо! Пусть тебя за это
повесят или четвертуют! Снимут кожу, сварят в раскаленном свинце! – мерзко
захихикал уродец.
