На этот раз резкий удар был нанесен снизу и вскользь
пришелся по ноге. Удар такой мощный, что струны контрабаса загудели. Контрабас
от этого удара накренился, и тотчас вновь откуда-то выплыл желтый
остановившийся глаз. Рука со смычком внезапно стала страшно тяжелой и какой-то
непослушной.
Прежде чем Таня сумела что-то осознать или хотя бы
испугаться, контрабас дважды кувыркнулся в воздухе и понесся к земле. Желтый
глаз загорелся торжеством и исчез. С громким воплем падая вниз, Таня уже видела
темную асфальтовую площадку между двумя домами, с бешеной скоростью набегавшую
на нее.
Но тут, когда до земли оставалось не больше десятка метров,
контрабас внезапно замедлил падение. Еще одна ошеломительная петля, такая
резкая, что мозги едва не перевернулись у нее в голове – во всяком случае,
чувство было именно такое, – и магический инструмент Феофила Гроттера,
перестав терять высоту, взмыл в небо. Струны гудели надсадно, разгневанно...
Казалось, они вот-то лопнут от возмущения. Видимо, инструменту пришлось вложить
всю свою волшебную силу, чтобы выйти из пике.
Таня решила, что каким-то чудом, даже, вероятно, случайно,
она показала концом смычка наверх, и сделала это достаточно плавно и уверенно
для того, чтобы контрабас послушался ее.
– Ну почему я стала падать... Ах да, тень, –
пробормотал а Таня.
И только теперь, когда ясно стало, чего она избежала,
ледяная волна жути захлестнула ее. Таня стала вращать головой, с испугом
всматриваясь в небо. Тучи, похожие на причудливо окрашенные фиолетовой,
розоватой, синей акварелью комки ваты. Бестолково пробивающиеся солнечные лучи.
Нет, черной тени нигде не было – она возникла неизвестно откуда и исчезла столь
же бесследно и таинственно.
Рука онемела еще больше. Она слушалась так плохо, что можно
было решить, что ее вообще нет, а на ее месте пристегнуто что-то постороннее и
мешающее. Таня опустила глаза и увидела на запястье кровь, сочившуюся из трех
глубоких порезов. Еще одна царапина была на лице: по щеке разливалась странная,
словно вытянутая в нитку, прохлада. Что-то липкое упорно капало на воротник.
Вглядываясь в царапины на руке, Таня поняла вдруг, что они
означают. У нее хотели выбить смычок, а значит, убить хладнокровно и
расчетливо. Причем уничтожить ее явно пытался кто-то, кому известны были тайны
магических полетов. План почти удался. Если бы Таня резко не отклонилась и не
дернула совершенно случайно смычок, то, скорее всего, была бы уже пятном на
асфальте.
Тот, кто решил убить ее, продумал малейшие детали. Каким-то
образом он сумел даже ненадолго проникнуть в ее сознание и заставить ее
произнести «Торопыгус угрелус», когда она собиралась произнести более
безопасное Тикалус плетутс.
«Заклинания-то учи, но сама летать не вздумай! Слышишь? Ни
за что не вздумай! Кое-кто обрадуется, если ты разобьешься», – отчетливо
вспомнила она слова Баб-Ягуна. Он же предупреждал ее, так почему она не
послушалась!
После того, что случилось, у Тани не осталось никакого
желания продолжать полет. Каждую минуту, обнаружив, что она ухитрилась остаться
в живых, черная тень могла вновь вернуться и довершить начатое. Прикинув, в
какой стороне остался дом дяди Германа и тети Нинели, она развернула контрабас
и, внимательно вглядываясь в тучи, не появится ли из них грозное темное пятно,
полетела обратно. Рука пульсировала непрерывной болью, сменявшейся временами
полным онемением.
Уже перед самым приземлением Таню ожидал еще один сюрприз.
Она вдруг вспомнила, что так и не выучила тормозящих заклинаний. То есть
взлететь-то она взлетела, а вот как теперь сесть – неизвестно. Похоже, что
заклинание «Торопыгус угорелус» было слишком стремительным, чтобы контрабас
остановился сам. Более вероятно, что она попросту расплющилась бы об асфальт
или на сумасшедшей скорости поприветствовала бы стену дома.
Примериваясь, как бы ей исхитриться приземлиться поудачнее,
она два раза облетела квартал. Заасфальтированные дворики плохо подходили для
посадки, равно как и опутанный электрическими проводами маленький парк.
Перспектива повиснуть на высоковольтной линии привлекала ее даже меньше
возможности разбиться вдребезги.
«Похоже, мне все-таки суждено сегодня стать лепешкой или на
худой конец обуглиться! А у Пипы будет отличный повод прогулять школу,
отправившись на мои похороны. Она и Ленку Мумрикову с собой захватит. Будут обе
лопать чипсы и бросать мне в могилу фантики от конфет», – сумрачно
подумала Таня.
Не желая доставлять Пипе такое удовольствие, она решила изо
всей силы бороться за жизнь и внезапно вспомнила про подстраховочное
заклинание, которым она пока не пользовалась.
Выбрав момент, когда можно было безопасно разжать руку с
перстнем, Таня выпустила зеленую искру и воскликнула:
– Ойойойс шмякис брякис!
Контрабас бестолково зарыскал в воздухе, а еще через секунду
неведомая сила решительно сдернула ее с него. Засвистел ветер. Замелькали окна
многоэтажного дома, сиявшие раздробленным закатным солнцем. Асфальт Рублевского
шоссе неумолимо надвинулся на девочку.
– А-а-а! – закричала Таня, роняя бесполезный уже
смычок и закрывая лицо руками. Перед ее внутренним взором уже маячила
язвительная физиономия Пипы, которая, незаметно показывая язык цвета ливерной
колбасы, кладет на ее гроб две гвоздики.
Но внезапно, уже у самой земли, падение Тани замедлилось, и
она, почти не испытав боли, обрушилась боком на что-то мягкое, глубоко
провалившись в него. Рядом с ней, недовольно загудев струнами, упал контрабас и
мелькнувшей тонкой чертой скользнул смычок. Нерешительно оглядевшись, Таня
увидела, что сидит в кузове стоящего у светофора грузовика. В кузове, до краев
полном черными мешками с осенней листвой, которую везут за город...
Ей повезло. Хотя можно ли было назвать это везением?
«Подстраховочное заклинание не сможет предотвратить падение,
но смягчит его последствия», – вспомнила она строчку из волшебной книги.
* * *
История с черной тенью, пытавшейся убить ее, надолго
испортила Тане настроение. Сомнений не было – в магическом мире у нее есть
враг, и враг могущественный. Сразу припомнился сон дяди Германа, похищение
золотого меча и уклончивые слова академика, предупреждавшего ее об опасности. В
воздухе же все произошло так стремительно, что Таня так и не сумела понять,
кому принадлежал тот яростный желтый глаз. Птице? Ну да птице ли?
