Возле спальни, ближе всех расположенной к лестнице, босиком
прыгал долговязый, заученного вида подросток – вероятно, Шурасик – и, выпуская
из кольца искры, всерьез собирался наводить порчу на небольшого худенького
паренька лет десяти, одетого в нелепую длинную майку желтого цвета, достававшую
ему до колен. В воздухе возле паренька, очевидно приставая к нему с
напоминаниями, летала зубная щетка.
– Порчус прыщус зеленкус! – закричал Шурасик в тот
миг, когда на этаже появилась Таня.
Взмахнув рукой, на которой у него было магическое кольцо,
Шурасик метнул в худенького паренька зеленую искру, и та быстро помчалась к его
лицу. Но за мгновение до того, как она коснулась его, тот ловко отпрянул и
вместо своего лица подставил зеркало, которое до того прятал за спиной, причем
подставил зеркало так, что в нем отразилась физиономия самого Шурасика. Когда
искра ударилась в его отражение, Шурасик вдруг заверещал и закрыл лицо
свитером. Но Таня успела заметить, что его лицо покрылось здоровенными, чуть ли
не с пятикопеечную монету, прыщами, причем не простыми, а еще и вымазанными
зеленкой.
Шурасик кинулся в спальню. Его заколдованные ботинки,
помешкав, полетели следом, чтобы продолжать дразнить его и там. Все
расхохотались.
– Порча как пить дать недельная. Хорошо, что я ее на
стекло поймал, – задумчиво сказал паренек в майке и, весело посмотрев на
Таню, представился:
– Ванька Валялкин. Знаешь, за что я сюда попал? Я целый
магазин съел.
– И дубинки у охранников, – добавила Таня. Паренек
перестал улыбаться.
– Сарданапал рассказал?.. А он не сказал, почему я их
съел? Что они меня этими дубинками пытались бить? В общем, хорошо, что меня
сразу после этого случая забрали в Тибидохс, не то лопухоиды точно отправили бы
меня в исправительную школу...
– Тогда мы бы с тобой там точно встретились! Если бы
дядя Герман сдержал обещание, – сказала Таня.
Глаза паренька остановились на ее родинке. Впервые на нее
смотрели без омерзения, без желания оскорбить, а, напротив, с пониманием.
– А ты не... не Таня Гроттер? – вдруг выпалил он.
Девочка слегка смутилась. Она не привыкла еще к тому
удивлению, которое ее имя вызывало у волшебников.
– Да, я, – кивнула она и зачем-то добавила:
– Собственной персоной.
Ванька Валялкин тихонько присвистнул, воздержавшись от
дальнейших охов, и за это Таня была ему благодарна. Зато другие, начав
удивляться, никак не могли остановиться.
– Та самая! Сама Таня Гроттер. Единственная, кто видел
Ту-Кого-Нет, – выныривая откуда-то, зашептала Дуся Пупсикова, круглолицая
девчонка одиннадцати лет, случайно превратившая свою подружку в пряник.
– У нее погибли родители! А сама она раздавила
скорпиона Той-Кого-Нет! Сногсшибательно! Эта кошмарная родинка на самом деле
ожог магической искры – след той ночи! – заохала Верка Попугаева,
сверхлюбопытная особа тринадцати лет, нос которой сохранял явный отпечаток
двери. Произошло это еще в человеческом мире, когда она шпионила за старшей
сестрой, целующейся с мальчиком. Именно тогда у Верки и проявилась способность
видеть сквозь предметы.
Таня неловко улыбалась. Ведь она сама не помнила ровным
счетом ничего из того, что о ней теперь рассказывали. Постепенно ее окружила
целая толпа. Каждый норовил дотронуться до нее или хотя бы издали помахать ей
рукой. Никогда прежде она не чувствовала себя столь популярной. Прежде-то в
мире лопухоидов она ровным счетом никому не была нужна.
И вот когда она уже готова была сквозь землю провалиться от
своей популярности и мечтала лишь о том, чтобы стать невидимой, все вдруг
услышали недовольное рычание. Рычал сфинкс академика, который, решительно
протискиваясь сквозь толпу, прокладывал ей дорогу к одной из спален.
– Ну пока! Отдыхай! Еще увидимся! – Ванька
Валялкин щелкнул пальцами, подзывая зубную щетку.
– Ух-ох-их-ах-фух! Она теперь с нами! – хором
сказали Дуся Пупсикова и Верка Попугаева.
Едва Таня вошла, как сфинкс, завертевшись юлой, превратился
в золотую пыль и стремительно унесся. Дверь с негромким хлопком закрылась за
Таниной спиной. Оглядевшись, девочка поняла, что находится в небольшой комнате,
разделенной посередине чертой – такой же, как и в Зале Двух Стихий, с той
только разницей, что эта черта не была огненной. На окне, выходившем в сад,
висели длинные Черные Шторы, лениво шевельнувшиеся при ее приближении. Кровать
справа от окна была деревянная, застеленная пуховым красным одеялом, но, в
общем, довольно обычная. Зато кровать с противоположной стороны... от
неожиданности Таня даже отпрянула... Да, точно, это была не кровать, а
здоровенный гроб, поставленный донышком кверху, с прибитыми к нему фигурными
деревянными ножками. Матрас на этой «кроватке» был огромный, атласный, в форме
сердца. На матрасе, закинув ногу на ногу, лежала красивая девица лет двенадцати
с фиолетовыми волосами и следила взглядом за кисточкой, которая, летая, красила
ей ногти в ядовито-зеленый цвет.
Таня догадалась, что это и есть ее соседка – девочка,
обучающаяся черной магии в «темном» отделении Тибидохса, о котором с таким
вздохом говорил академик Сарданапал. А еще секунду спустя Таня поняла, что
девица, скосив глаза, внимательно ее разглядывает. Причем разглядывает уже
давно.
– Привет! – сказала Таня.
– Пока! – густым голосом, чем-то похожим на голос
тети Нинели, сказала девочка. Она рывком села и, свесив ноги с кровати,
уставилась на Таню уже открыто.
Глаза у нее были разного размера и разного цвета. Правый
узкий, хитрый, косого монгольского разреза, явно склонный к сглазу, а левый
большой, синий, с длинными, наивно хлопавшими ресницами. В зависимости от того,
с какого боку смотреть, девицу можно было принять и за очевидную пройдоху, и за
дурочку-простушку.
– Ты Гробыня Склепова, – сказала Таня.
– Я и без тебя знаю, как меня зовут. А ты Гроттер.
Танька Гроттер – дурацкая сиротка, которую вздула Та-Кого-Нет. У кого еще на
носу может быть эта нелепая родинка? Ты хочешь сказать, что будешь тут жить?
– Да, буду. И не думай, что стану спрашивать у тебя
разрешения, – произнесла Таня, решив, что церемониться с этой девицей не
следует.
– Ну-ну, живи. – Гробыня презрительно кивнула на
другую кровать. – Только имей в виду, что ты не первая. Все три соседки,
которых сюда подселяли, вылетели как пробки. Две из них до сих пор заикаются, а
одна хотя и не заикается, но все время трясет головой. Мы, черные маги, не
любим белых...
