Таня напряглась, сообразив, что этим Медузия хотела сообщить
ей нечто важное. Не о том ли она говорит, что пытался отнять у нее Агух, а еще
до этого шептала дяде Герману во сне отвратительная старуха?
– А что он мне дал? Что? – спросила она.
– А ты не знаешь? – с каким-то особым выражением
произнесла Медузия.
– Нет. А вы? Вы знаете? Медузия прищурилась.
– Я догадываюсь, что это может быть, но не знаю, как
это может выглядеть, – сказала она и, больше ничего не добавив, вышла из
класса, в который как раз заглядывал Баб-Ягун, подавая Тане загадочные знаки.
* * *
Выскочив в коридор, Таня обнаружила, что Баб-Ягун и Ванька
Валялкин чем-то сильно взбудоражены.
– Знаешь, что нам только что рассказал Шурасик? Он был
в кабинете профессора Клоппа – хотел спросить, можно ли ему сделать семь
упражнений вместо одного. И знаешь, кого он видел в кабинете у Клоппа?
Огромного стервятника с голой шеей! Клопп называл его Мертвым Грифом! Шурасик,
когда его увидел, едва в обморок не грохнулся. Ты же знаешь его обмороки. Он
после этих сердечек так расчувствовался, что по три раза на дню в них падает...
Едва они упомянули о птице, Таня сразу вспомнила страшилище,
которое, внезапно напав на нее в воздухе, попыталось сбросить ее с контрабаса.
А вдруг это и был Мертвый Гриф? Раз он живет у Клоппа, значит, от него и
получил тот приказ. В этом случае сомнений нет: Клопп – пособник
Чумы-дель-Торт.
– Странная штука! – продолжал рассуждать
Ванька. – Клопп! О нем-то мы совсем забыли! Ведь в том разговоре, что я
подслушал, Медузия и Зубодериха упоминали только о Поклепе и... Сарданапале. Но
ведь Клопп-то тоже может быть пособником Той – Кого-Нет!
– Послушай, а на матче он был? – спросила Таня.
– Не-а, не было. Я точно знаю. Его место было пустым,
на него еще Гломов потом пробрался, чтобы лучше видеть, – заявил Ванька
Валялкин.
Баб-Ягун и Таня многозначительно переглянулись.
– А ведь кабинет Клоппа совсем близко к кабинету
Медузии. В том же коридоре, – как бы невзначай обронил Баб-Ягун.
Больше он ничего не сказал, но и так было ясно, что он имеет
в виду. Клоппу ничего не стоило проникнуть в кабинет к Медузии, когда та была
на занятиях, и выпустить своего прихвостня Агуха.
– Да, Клопп очень подозрительный. И к тому же он из
«темных». С каким удовольствием он сегодня говорил, что у Тибидохса больше нет
надежной магической защиты. Я думаю, если бы мы ночью пробрались к нему в кабинет,
то многое бы узнали, – сказал Ванька.
– Так за чем дело стало? Наведаемся к Клоппу, или
слабо? Но учти, если нас поймают, наверняка будут неприятности. Могут выпереть
из «белых» магов и зафутболить в «темные» или вообще лишить волшебных
способностей и изгнать из Тибидохса. А, не слабо, желтая майка? –
вызывающе глядя на Ваньку, спросил Баб-Ягун.
– Не слабо! Встречаемся в час ночи в гостиной и идем к
Клоппу. А до этого времени не попадайся мне на глаза, бабушкин внучек, –
сказал Ванька и, повернувшись, ушел – худенький и решительный, в своей
латаной-перелатаной майке, которую он все равно упорно предпочитал всем здешним
мантиям. Интересно, почему?
Возвращаясь в свою комнату, Таня встретила на полдороге
Тарараха. Питекантроп, преподающий ветеринарную магию, шел с небольшой клеткой,
в которой сидела невзрачная линяющая белка и держала в лапках золотой орех.
– Во... – сказал Тарарах. – Зуб себе
поломала. Грызет че попало. А про нее ведь еще поэт писал... как его... веселый
такой, на арапа похож...
– Пушкин, – подсказала Таня.
– Во-во... Он самый, – обрадовался Тарарах. –
Лично-то его не знала? Тоже, между прочим, у нас в Тибидохсе гостил. Не, не как
ученик, а просто... Сарданапал за ним на ковре летал. Обычно лопухоидов сюда не
приглашают, да для него вроде исключение сделали... Он опосля, кажись, про Буян
чего-то там сочинил... – Тарарах взгляделся в лицо Тани и энергично потер
пятерней лоб. – Эй, че кислая-то такая? Колись!
Таня, не удержавшись, рассказала ему о птице с голой шеей в
кабинете Клоппа и о том, что та напала на нее, попытавшись сбросить с
контрабаса.
– Нет, Клопп не может быть предателем! Ты это из башки
сразу выбрось! Уж больно давно я его знаю. И Сарданапал нормально к нему
относится... – категорично заявил Тарарах. – Ну а что Мертвый Гриф у
него, это еще доказать надо.
Белка заметалась по клетке. Тарарах просунул толстый палец
между прутьями и ободряюще погладил ее.
– И чего это она? Вроде такая спокойная всегда. Видать,
зуб болит... Ну, пошел я...
И питекантроп ушел, прижимая к себе клетку.
«Он не верит, что Мертвый Гриф у Клоппа... Ну хорошо, а
какую тогда птицу видел Шурасик? Нет, заглянуть к Клоппу все-таки надо», –
решила Таня.
Войдя к себе, она обнаружила, что Гробыня по своей привычке
валяется на кровати. Рот у нее открыт, и туда прямо из окна, скользя по
воздуху, прыгают шоколадные конфеты, которые Гробыня явно ворует у кого-то
посредством телекинеза. За те же самые дела она, кстати, и попала на «темное»
отделение Тибидохса. Правда, в мире у лопухоидов Гробыню звали как-то иначе, и
таскала она не конфеты, а часы и бумажники в метро, но с помощью того же самого
фокуса.
Когда Таня вошла, одна из конфет вдруг изменила направление
и попыталась врезаться ей в лоб, но, натренированная драконболом, Таня ловко
поймала ее и сунула в рот.
– Спасибо, Гробулька! Может, еще одной
запустишь? – насмешливо спросила Таня.
Склепова не изменила положения, но ее явно передернуло.
Направившись к своей кровати, Таня обнаружила, что хотя
футляр с контрабасом стоит там же, где и прежде, но сдвинут вправо примерно на
расстояние спичечного коробка. Взгляд у Тани был наметанный: недаром она долгое
время жила рядом с Пипой. Таня открыла футляр, и ее догадка подтвердилась: в ее
вещах кто-то рылся. Это было очевидно, хотя тот, кто заглядывал к ней в футляр,
изо всех сил старался скрыть это. Но некоторые вещи все равно случайно поменял
местами.
– Отвечай! Ты копалась в моих вещах? – строго
спросила Таня, нависая над Гробыней.
– Не-а, что мне, делать нечего. Я мусор не
собираю, – заявила Склепова, вытирая подушкой шоколадные губы.
– Если не ты, то кто? Сама же знаешь, что в комнату,
кроме нас, никто не мог попасть. Здесь стоит ограничивающее заклинание! –
не поверила Таня.
Гробыня расхохоталась: