– Потому что это мог быть он, если бы в подсунутых пакетах
оказались какие-нибудь газеты, или книги, или еще что-нибудь, но не забывайте,
что там оказались чеки, которые можно было взять, только имея доступ внутрь
нашего банка. А водители внутрь банка никогда не допускаются.
– То есть тот водитель никак не мог попасть в банк?
– Совершенно точно. Никому не позволено входить в банк через
ту боковую дверь, где мы работали. Она служит специально для отгрузки денег.
– А чеки не могли быть приготовлены заранее?
– Нет. Это были чеки, принятые к оплате, оплаченные и
подшитые в папки в течение часа перед отправкой фургона.
Мейсон помедлил и, как бы подводя итог, сказал:
– И все это в совокупности указывает на Дюваля, не так ли?
– Да это просто должен был быть Дюваль. А вдобавок ко всему
он еще и попался потом с частью пропавших денег.
– Насколько мне известно, – сказал дальше Мейсон, – номера
банкнотов на сумму пять тысяч долларов были записаны.
– Верно, – кивнул Баллард.
– А у кого эти номера?
– О, этот список с номерами является чуть ли не самым
секретным аспектом всего дела. Он – в руках у ФБР, и его так строго охраняют,
что узнать что-либо невозможно. Даже самым доверенным полицейским чинам.
Существует инструкция, предписывающая каждому наткнувшемуся на внушающие
подозрение деньги тут же все их скупить, передать куда следует, а там их номера
спишут на специальный, не предназначенный для посторонних глаз листок, который
далее передается шефу полиции, а от него идет в ФБР. И начинают сравнивать.
– Но часть пропавших денег они уже нашли?
– Не знаю, меня в это дело никто не посвящает. Вы можете
давать им свою информацию, но от них в ответ не получите ничего.
– А вы им что-то сообщили?
– Послушайте, Мейсон, я вижу, вы ведете честную игру, и я
открою вам один маленький секрет. В той партии денег было несколько
тысячедолларовых бумажек, и у полиции сейчас есть номер одной из них.
– Интересно. И как же это получилось?
– Я его запомнил. Случайно. Когда тысячедолларовые банкноты
принесли из подвала, то они были в пачке. А я в тот день поставил на скачках,
помните? И весь день искал какие-нибудь знаки или приметы, короче, что-нибудь
предвещающее удачу. Забег начинался через несколько минут, я взял эту пачку
тысячных, и номер на самой верхней был 000151. Моя лошадка бежала под номером
пять, и я посчитал это за предзнаменование. Это означало, что моя придет первой
и за ней даже близко никого не будет. Глупость, конечно, но игроки мыслят
по-своему – каждая мелочь им что-то говорит. Вот так я и запомнил. Правда,
вспомнил я об этом не сразу, а уже после нескольких бесед или допросов – не
знаю, как назвать, того молодого парня.
– Какого парня?
– Из полиции. Хотя, может быть, и из ФБР. Точно не знаю
откуда, но представлялся полицейским. Приходил снова и снова раз десять –
терпеливый такой, вежливый… но настырный. И каждый раз просил вспомнить все,
что произошло в тот день. Естественно, мистер Мейсон, я ему каждый раз
рассказывал, что и как делал, и вот буквально несколько дней назад этот номер
как будто всплыл у меня откуда-то в голове. Пятерка между двумя единицами и
остальные нули.
– А не могли вы, Баллард, перепутать цифры?
– Ну уж нет! Они и сейчас у меня перед глазами.
– И это единственный номер, известный полиции?
– Насколько я знаю, так оно и есть, мистер Мейсон. Я же
говорил, что меня используют в одну сторону – я им информацию даю, а они мне
нет.
– Спасибо, Баллард. Как и полиция, я пытаюсь для себя
разобраться в этом деле.
И снова они молча внимательно следили за дорогой.
– А что вы узнали о дочери Дюваля? – спросил Баллард как бы
невзначай. – Чем она сейчас занимается?
– А я даже и не знаю, занимается ли она вообще чем-нибудь, –
ответил Мейсон.
– Раньше она была очень приличной секретаршей. Не сомневаюсь
– полицейские с нее глаз не спускают и проходу не дают. Пожалуйста, мистер
Мейсон, у следующего светофора направо… тут еще немного проехать… теперь
налево… а вот и мой дом – маленькое бунгало на самом углу. Следовало бы,
конечно, продать его после смерти жены, но тогда не нашлось покупателя, а
сейчас уже и жалко. Цены растут. Сдавать в аренду тоже не очень хочется, потому
что для жильцов это будет собственность не своя, а значит, и рента, которую они
мне заплатят, будет немногим больше того, что я заплатил бы, живя в нем сам
плюс ремонт. Но, черт побери, мистер Мейсон, что-то я сегодня разговорился –
тарахчу как старая мельница. Вы умеете расположить к себе, потому что с другими
я бы и за полгода столько не сказал.
Мейсон остановил машину и сказал:
– Большое вам спасибо, Баллард. Вы мне много что рассказали.
Баллард открыл дверцу автомобиля со своей стороны и поставил
ногу на асфальт.
– Между прочим, не хотите ли взглянуть на фотографию одного
из тех бронированных фургонов? По крайней мере, у вас будет представление.
– С удовольствием, – ответил Мейсон. – У вас много
фотографий?
– Не очень много, но есть. Остались со времени моей работы в
банке. И весьма неплохие – это жена занималась, сама их делала, собирала в
альбомы. Можно даже сказать, что она была помешана на фотографии. Зайдемте, и я
покажу. Давайте проедем чуть-чуть вверх вон по той дорожке… А вот и входная
дверь.
Мейсон припарковался и последовал в дом вслед за хозяином.
Баллард включил свет, пододвинул гостю стул, потом достал толстый альбом с
фотографиями – очень большой альбом с двойными пластиковыми страницами – и
передал его Мейсону.
Мейсон с интересом принялся рассматривать альбом.
– Не знаю, поймете ли вы меня, – продолжал тем временем
Баллард, – но лично я каждый вечер, придя домой, испытываю необходимость
расслабиться, а для этого нет ничего лучше, чем хороший глоток виски с содовой.
И покрепче. Вы не составите компанию?
– Я выпью, – Мейсон поднял голову от фотографий, – но для
меня крепко не наводите – виски самую малость. Я стараюсь не пить, когда за
рулем. Пусть это будет содовая с привкусом виски – назовем так.
Баллард извинился и прошел на кухню.
Оставшись один, Перри Мейсон вытащил из кармана конверт,
переданный ему Полом Дрейком, извлек на свет содержимое – два новеньких
банкнота – и, убедившись, что Баллард в это время на кухне наводит выпить,
повернул к свету тысячедолларовую купюру. Ее номер был 000151.
Отложив в сторону альбом, он встал и быстро подошел к
большому темному окну. Тяжелые портьеры были наполовину задернуты. Мейсон
шагнул за портьеры и взглянул наверх – там, под потолком, над верхним краем
окна крепились свертывающиеся роликовые жалюзи. Он поднял руку, оттянул жалюзи
немного вниз – фута на два, не больше, положил оба банкнота под ролик с
внутренней стороны, и после того, как он их уже не держал, жалюзи со щелчком
скользнули обратно – вверх под потолок, там, где и были.
