– А ты, милый?
Улыбка Лидочки сделалась до приторного елейной. Но глаза при этом заледенели, сделавшись похожими на два осколка от его рюмок из венского стекла. Остались от прежней жизни с родителями. Красивые такие рюмочки, синие с матовым стальным отблеском, когда на них падали лучи света, они холодно искрились. Вот у Лидочки сейчас стального блеска в глазах было много больше, чем синевы.
Он боялся, когда она бывала такой. Случалось это не часто, но случалось. Она могла его и побить. Сильно, до синяков. Однажды даже ребро ему сломала. Он не сопротивлялся. Как же он с ней? В рукопашную? Он не мог.
– А я снова вошел в квартиру, – нехотя признался Сергей.
– И что там?
– А там я обнаружил мертвую бабу. Ту самую, с такой вот спинищей, – он снова на метр развел руки. – Она валялась на ковре с пробитой башкой, смотрела в потолок, сумка в стороне и…
– И что в сумке, идиот?
– Ладно тебе, малыш, я что, совсем дурак, что ли? Я в сумку не полез. – Сергей обиженно засопел. – Я же не грабитель!
– Ага, ты просто глупый мелкий воришка, позарившийся на палку сырокопченой колбасы и упаковку рыбы. – Лидочка тяжело, с присвистом вдохнула, выдохнула, задумчиво помотала головой. – Он видел тебя?
– Нет! Отвечаю, нет! – Сергей стукнул себя кулаком в грудь, обтянутую старым грязным джемпером. – Я снова наверх поднялся и простоял там минут пятнадцать.
– Засекал? – усомнилась Лидочка. – У тебя же часов нет.
– Так много времени прошло, отвечаю. И когда я вышел, его не было. Пусто во дворе было. Отвечаю! Да он что, дурак, что ли, там торчать?
Может, и не дурак. Лидочка покусала нижнюю губу. А может, чрезвычайно умный. И решил притаиться где-нибудь, чтобы посмотреть, кто выйдет за ним следом. Маловероятно, но ведь могло такое быть? Могло. А этот идиот небось выскочил из подъезда с вытаращенными глазами и распахнутым ртом, будто за ним черти гонятся. И не факт, что он после обнаружения трупа в Машкиной квартире снова на этаж поднялся и подождал. Может запросто и соврать ей, чтобы до тела его допустили.
Ох, беда с ним, с Серегой этим. Кабы не ее новая задумка, она бы теперь ему по мордасам хорошо съездила. Но нельзя, нужен он ей. Очень нужен.
– А перчатки с бахилами куда дел? – вдруг спохватилась она, выразительно показав ему подбородком в сторону двери в ванную.
Сергей вскочил с дивана, рванул в ванную, на ходу стаскивая с себя грязный джемпер, футболку с рваными рукавами. Бросил все это кучей на пол в углу почти пустой комнаты.
– Сережа! – прикрикнула на него Лидочка, не дождавшись ответа. – Перчатки с бахилами, спрашиваю, куда дел?
– А, это! Ты не волнуйся. Я их в урну за углом дома выкинул. Никто не видел!
Если тот мужик, что убил подругу Машки в ее квартире, не дурак, а чрезвычайно умен, и если он видел, как выскочил из подъезда Серега, а потом видел, как тот избавляется от улик, то он наверняка что-то смекнул.
Что, например, мужик этот с вытаращенными испуганными глазами, бомжеватого вида, где-то на этажах тоже промышлял. Карман-то вздутый, значит, не пустой. Что, например, мог видеть его в подъезде. Что, например, мог видеть его входящим и выходящим из квартиры, где потом обнаружат труп женщины.
– Дерьмо! – скрипнула зубами Лидочка, встала со стула и принялась расстегивать на себе плащик. – Убила бы, скотину! Вечно облажается!
Она никогда не убила бы его, побить могла в назидание и в рамках воспитательного процесса, но убить – нет! И никого не подпустила бы к нему для расправы близко. Никого!
Слишком много из прежней чистой жизни их связывало, чтобы она могла запросто так вот от него отмахнуться. После того как она похоронила все свои мечты о счастье, после того как похоронила свою совесть, душу, Серега оставался единственным напоминанием о том, что она когда-то была другой. Чистой, умной, порядочной. Он и любил ее по-другому. Не так, как эти платившие ей хамы. Не так, как Мишка – алчно, собственнически. Серега любил ее нежно, трепетно, искренне, как прежде.
Он помнил. Она помнила, потому что он помнил. И от этого она казалась себе немного чище.
К тому же он всегда был под рукой, если в нем возникала необходимость. Для всякого рода ее пакостничества. Она еще кое-что наметила. Чуть серьезнее прежнего и чуть опаснее, но кто-то же должен ей помочь, в самом деле!
То, что Серега мог засветиться, ее взволновало. Убийца мог видеть его, мог проследить до дома, мог…
Так, стоп! Если бы он Серегу выследил, его давно бы уже не было в живых. Прошла почти неделя! Скорее всего, залетный какой-нибудь. Дело сделал и из города давно слинял. Пронесло, и забыли! Сейчас дела предстоят поважнее. Сейчас ей надо так обласкать своего бывшего возлюбленного, чтобы он был вне себя от счастья. Ну и при этом чтобы всякие мысли грязные на ее счет в его лохматой голове не объявились. С ним надо всегда оставаться чуть целомудренной. Всегда!
Лидочка осторожно, чтобы не запачкать, повесила плащ на спинку стула, сверху пристроила парик. Потащила вверх подол платья. Избавилась от нижнего белья, чулок, снова натянула ботильоны, распушила волосы, и пошла в ванную, где громко молотили об облезлую ванну мощные струи воды.
Больше в этой хате прислониться было негде…
– Господи… Сережа… – Лидочка судорожно дышала, наступив на его ступни, стоять в ванне без воды сделалось прохладно. – Какой же ты… Ты самый лучший… Даже странно…
– Что странно? – одной рукой он крепко прижимал ее к себе за поясницу, второй держал за затылок. – Что такое отрепье, как я, может так любить?
– Нет. – Она поежилась в его руках, потное тело пошло мурашками. – Включи воду, мне холодно.
Сережа послушно открыл душ, сделал воду погорячее. Они пододвинулись так, чтобы вода попадала им на спину и грудь, но не мочила волосы.
– Ты так много пьешь, а такой… Сильный! – Лидочка, зажмурившись, прижалась щекой к его плечу, они были почти одного роста. – Может, ты бросишь пить, а, Сережа?
– А может, ты бросишь тогда своего жирдяя? И вместе с ним всех своих остальных, а?
Он спросил просто так, без злости и упрека. Она и не обиделась. Оба знали, что назад пути нет. Ни ему, ни ей. Слишком велика была зависимость у обоих от выбранной ими жизненной иглы.
– Лидочка моя… Славная… – шепнул он ей и потянулся губами к ее рту. – Любимая… Ты ведь знаешь, что никто тебя не будет так любить, как я, знаешь?
– Знаю.
Она послушно ответила на поцелуй, хотя было неприятно целовать его. Немного даже мутило от проевшего ему все внутренности перегара.
– Ты ведь не просто так ко мне пришла, да, малыш?
Он все еще прижимал ее к себе, но понимал, что она сейчас начнет возиться, высвобождаться из его рук, потом вылезет, вытрется, оденется и снова станет чужой и недосягаемой.
