А что она помнит о том дне, когда случилось несчастье с ее отцом? Что осталось в ее памяти?
Маша задумалась, провела рукой по глазам.
Так, она проснулась с дикой головной болью. Пособачилась с Вовкой из-за очереди в ванную. Позавтракала стаканом молока и постным хлебцем. Дождалась, пока супруг уйдет первым, жутко не хотелось ехать с ним в одном лифте. Вышла на улицу, села в машину и, как всегда, поехала на работу привычным маршрутом. Высидела совещание, рассеянно отвечая на обращенные к ней вопросы генерального.
– Да что с вами такое сегодня, Мария Сергеевна? – возмущенно воскликнул он под конец, не выдержав ее рассеянности.
– Извините, что-то голова побаливает, – пожаловалась она и приложила руку к ноющему виску.
– Так не приходили бы, отлежались дома, – надулся генеральный.
Он сам никогда не болел и не прощал нездоровья подчиненным. Его фирма должна была работать слаженно и продуктивно. Люди, которым он платил заработную плату, по его мнению, не имели права на хворь, капризы, лень и прочее. С одной стороны, верно, но исключения-то случаются. Вот и у нее случилось в тот день.
Она еле досидела до десяти часов. Еле дождалась, когда водитель увезет генерального в аэропорт. У того очередная командировка. Потом она ушла с работы, но домой не поехала. Она…
Точно, она поехала в кафе в двух кварталах от офиса. Там подавали отменный кофе, пекли невероятно вкусные пирожные. Может, и хвороба ее там рассосется от приличной дозы кофеина. Кофе она там попила, потом вызвала к себе телефонным звонком Женьку. Попросила прихватить таблетку от головной боли. Заказала ему тоже кофе и пирожных. Они просидели в кафе…
А сколько? Да недолго. Кажется, минут тридцать, сорок от силы. От таблетки головная боль утихла. С Женькой было хорошо, приятно. Он славный! Смотрел на нее жадно, алчно.
– Я хочу тебя, Маша. – Да, он так сказал ей в тот день. – Я хочу тебя, Маша…
И смотрел долго так, потемневшими от желания глазами. А рука его под столом, скрытая от посторонних глаз скатертью, гладила ее по ногам.
Она тогда впервые позволила ему себя трогать. И не пожалела! Ей было славно, и так сладко ныло все внутри. Потом…
Потом они пошли в ее машину, куда-то поехали. Он назвал адрес. Она так волновалась, так нервничала, что не сразу попала ключом в замок зажигания. Затем…
Затем все! Провал! Вот она сидит в машине на светофоре, видит моргающий желтый, зажигающийся зеленый и…
И через три часа все то же самое! Моргающий желтый, зажигающийся зеленый. Она за рулем. Женька рядом, крутит радио. Все то же самое, а трех часов нет!!! Куда они пропали?! Как такое могло быть?! Из кафе они вышли, еще не было и одиннадцати утра. Ей почему-то это запомнилось! Не дура же она совершенная! А потом на светофоре она обнаружила себя около двух часов дня.
Она заметалась, принялась хватать пудреницу, смотреть на себя в зеркало. Все нормально. Даже крошка от пирожного затерялась в складках ее плаща, хотя она тщательно отряхивала его, когда усаживалась в машину.
– Куда? – спросила она у Женьки, беззаботно щурившемуся на солнце.
– Как куда? – удивленно глянул он. – На работу, конечно, обеденный перерыв заканчивается.
– Да, он у нас с тобой и так затянулся! – хихикнула она, как идиотка.
Он и посмотрел на нее, как на идиотку. Наверное, не хотел спрашивать, а потом все же спросил:
– Что ты имеешь в виду?
– Как что? Мы же с тобой из кафе вышли…
– Пять минут назад! – Его глаза сделались квадратными от удивления.
– А вошли? – она все еще скалилась, хотя вдруг захотелось повыть подольше и попротяжнее.
– А вошли минут десять второго! Эй, малыш! – Он осторожно улыбнулся, тронул ее волосы, заглянул в глаза. – Ты в порядке?
– Да, да, все хорошо, Женя. Все отлично. Поехали, а то и в самом деле опоздаем с обеда.
Они разошлись по кабинетам. Вечером ей пришлось задержаться, работы скопилось невпроворот. Когда освободилась, Жени уже не было. Она долго держала палец над кнопкой вызова, но так и не решилась позвонить.
Что она ему скажет? Станет спрашивать, почему из ее сегодняшнего дня выпали три часа? Почему она ничего о них не помнит? Он сочтет ее сумасшедшей. И правильно, между прочим, сделает, потому что…
Потому что ее секретарша, у которой она осторожно попыталась выведать подробности собственного ухода с работы, подтвердила его слова.
– В половине первого вам звонили из Ростова, вы были на месте. Отвечали им, – кивнула она, деловито перебирая бумаги. – А от чая отказались.
– От чая?
– Да. Я, как обычно, в полдень вам его приношу, так ведь?
– Ну да.
– Так вот вы не стали его сегодня пить, сказали, что идете обедать в кофейню. А я что-то сделала не так, Мария Сергеевна? – переполошилась секретарша.
Ее симпатичное личико налилось нервным румянцем. Работой девушка очень дорожила.
– Все так, все так, – отозвалась она рассеянно и заперлась до вечера в кабинете.
А на следующий день в то же самое время, что и вчера, заехала в кофейню, заказала кофейник кофе и два пирожных. Дождалась, пока девушка принесет заказ, и спросила:
– Вы помните, я вчера здесь была утром в половине одиннадцатого?
Девушка была той же самой, что и вчера, Маша могла поклясться. Но та вдруг отрицательно замотала головой, виновато заглядывая ей в глаза.
Если скажет сейчас, что Маши тут не было в это время, то это точно заговор!
Слава богу, официантка сказала, что просто ее не помнит. У нее оказалась очень плохая память на лица.
– Знаете, меня за это чуть не уволили! – призналась она, наливая Маше кофе в чашку. – Путаю заказы!
– А как же вы научились с этим справляться? – поинтересовалась она.
– Стала записывать. Столики для себя пронумеровала. По часовой стрелке от входа по внешнему кругу. Потом так же по часовой стрелке по внутреннему. Извините… – Она пожала плечиками и ушла к следующему по часовой стрелке столику…
Это было две недели назад. И с той поры ни единого провала в памяти.
На балконе сделалось прохладно, и Маша вернулась в кровать, натянула до головы одеяло и уснула нервным без сновидений сном.
Утро было обычным: суетливым, торопливым, раздраженным. Они метались с Вовкой между ванной и кухней, на ходу роняя крошки от бутербродов. Спотыкались, извинялись, старательно пряча глаза друг от друга. Они вдруг стали прятать глаза, да.
А сейчас Маша снова сидела в этом же самом кафе. Она вдруг взяла за правило таскаться сюда каждый обед, игнорируя комплексную жратву в офисе, за которую же сама и голосовала. Может, удастся что-нибудь вспомнить? Может, если она станет сидеть каждый день на одном и том же месте, смотреть на входящих и выходящих людей, память к ней вернется, и она вспомнит, наконец, все, что делала тогда в течение трех часов?
