– В детдом сдала! – сквозь зубы процедила Леся, не удостоив супруга даже взглядом.
Таксист выгрузил из багажника Лесин скарб и, газанув, отъехал.
– Я же не рассчиталась! – кинулась Олеся Александровна.
Деньги – вот привычная тема, за которую цепляются мозг и душа, оказавшись в ментальном и духовном вакууме.
– Предоплата сто процентов! – прищурился в жену друга Северный. – Идёмте, поселимся.
– А мои вещи! Мои вещи остались… остались там! – дрожащим голосом произнёс Сеня, отдирая от себя наследников.
– Вещи! Это самое и клещи, – рассмеялась Соловецкая. – Пара трусов и зубная щётка? Я тебе подарю. Я сегодня добрая.
– Пресловутый двухкомнатный люкс, который у меня отжали потому, что я опоздал на двенадцать часов! – слегка патетически произнёс Северный, войдя в номер, куда прежде него внеслась ватага малышни. Конечно, никакая это была не ватага. Но трое соколовских детишек создавали полную, объёмную иллюзию ватаги. Они тут же принялись носиться по номеру, и даже милая Даша нисколько не уступала братьям в уровне децибелов.
– Хочу в туалет! Хочу на горшок! Какать хочу! – буйствовал Жорыч заливистым басом.
– Туалет там, – коротко кинул Северный, кивнув подбородком в сторону двери в санузел.
– Мне нужен горшок!
– Горшка нет.
Леся молча раскладывала содержимое своего чемодана в шкаф. Складывала детские вещи на полочки, развешивала свои тряпки на плечики. Чувствовала она себя явно не в своей тарелке. Лишь вопли Жорыча, казалось, помогли ей обрести себя.
– Я сейчас, Георгий! – сказала она ему, оставляя свои занятия.
– Мама занята! – обратился к Жорычу Северный.
– Тогда ты отведи меня на горшок! – закричал Жорыч. – Иначе я навалю в штаны, – угрожающе пробасил он следом.
– На здоровье. Только мыть задницу и стирать эти самые штаны тебе придётся самому. А мама занята. И в ближайшие три дня мамы с вами не будет.
На этой фразе все трое соколовских отпрысков заткнулись на полуфразах и с ужасом оглянулись на Лесю. Сама Леся смотрела на Северного с неменьшим ужасом.
– Ты врёшь! – уверенно сказал Дарий Всеволоду Алексеевичу.
– С мамочкой что-то случится? – с ужасом пролепетала Даша.
А Жорыч – видимо, от страха – исполнил-таки обещанное, о чём свидетельствовал запах, распространяющийся по комнате.
Алёна бросилась открывать окно. Воцарилась немая сцена.
– Ну и кто мне помоет жопу?! – претенциозно выдал, наконец, Жорыч, прервав мхатовскую паузу.
– Никто. Или сам. Ну, или можешь папу попросить.
– Папу? – Соколов уставился на Северного с непониманием. – Когда ещё грудные – ладно. А потом уже – Леся. Или няньки.
– То есть что случится с мамочкой, тебя, в отличие от твоей дочери, не интересует? – язвительно кинула в Соколова Алёна.
– Так что случится с мамочкой? – тихо заплакала Даша.
– Успокойся, детка! – Северный присел перед Дашей на корточки – и она тут же обняла любимого дядю Севу за шею и заплакала ещё горше. – С мамой случится только самое хорошее. Мамочка отдохнёт. Всего лишь три дня. Ты же не боишься остаться с папой на всего лишь три дня?
– Не-е-ет! – зарыдала Даша. – Хотя совсем с папой на целых три дня – это немножко страшно, – доверительно прошептала девочка Всеволоду Алексеевичу в самое ухо.
– А где я буду… три дня? – решилась всё-таки уточнить несколько оглушённая Леся скорее у пространства вообще, нежели у Северного или у Соловецкой.
– При мне, вообще-то, человека убили! – с нотками принца Гамлета пробурчал Соколов.
– Круто! Если бы при мне человека убили, я поймал бы его убийцу и убил бы его сам! И стал бы я убийца убийцев! Убийцев надо убивать, потому что убивать человеков – это нехорошо! – заорал Дарий.
– А разве убийцы не человеки? – спросила братишку Даша.
– Не человеки!
– Если ты станешь убийцей убийцев, ты тоже не будешь человек! – тихо сказала Дарья и показала старшему братишке язык.
– Не убийцей убийцев, а убийцей убийц, – на автомате поправила Леся.
– Так кто мне помоет задницу? Оно же всё воняет! – аргументированно потребовал Жорыч.
Леська всплеснула руками, присела на диванчик люкса и расхохоталась. Она хохотала и никак не могла остановиться. Хохот перешёл в сдавленные рыдания. Алёна достала из мини-бара бутылочку холодной водки; открутив крышечку и присев рядом с подругой, пыталась влить содержимое в подругу, приговаривая при этом:
– Какими надо быть мудаками, чтобы ставить коньяк и виски в холодильник!
Северный открыл бутылку минеральной воды и сел с другой стороны, предварительно отцепив от себя Дашу и передав её в руки Соколова.
– И это чего, вы все трое будете сидеть, а я буду Жорычу жопу мыть?! – возмутился Соколов, автоматически прижимая к себе дочурку.
– Попу, – отозвалась Леся, всхлипывая и отфыркиваясь от водки.
– Пошёл вон, кретин! – зло сказала Соловецкая своему старому другу и однокашнику и даже встала, одним движением махнув оставшуюся водку из бутылочки. Северный тут же влил в Леську минералки. Соколов попятился, глядя на Алёну.
– Нет. Мы трое сейчас уйдём. – Пояснил другу Северный. – А после этого хочешь – мой попу Жорычу, хочешь – жди, когда засохнет и само отвалится. Это тебе. – Северный достал из кармана фирменный брендированный конверт и протянул Лесе.
– Что это такое? – совсем уже еле слышно прошелестела та.
– Это трёхдневный индивидуальный тур в горы. С красавцем-инструктором.
– С красавцем?! – возмутился Соколов и поставил Дашу на пол.
– Ну, красота – понятие субъективное! – расхохоталась Алёна. – Но фигура у него отменная, моя дорогая подруга. Объективно соответствует канонам, не то что животы некоторых!
Жорыч бешено захохотал, тыча в папу. Потому что вообще был склонен к обезьянничанью. И раз хохочет тётя Алёна, тыча в папу, то почему он, Жорыч, должен промолчать и моментально не исполнить то же самое?
– Не попугайничай! – строго сказала Леся, открывая конверт.
– Алёна не попугай! Я не попугайничаю! Я алённичаю! И вообще, кто-то будет мыть мне жопу, которая попа?!
Все, включая Дария и Дашу, уставились на Соколова.
– Пошли, урод! – зло сказал тот, схватив Жорыча за ручку.
– Сам ты урод животатый! – завопил Жорыч, неохотно волочась за папой в ванную.
Алёна достала пачку сигарет и закурила.
– Не при детях, – прошелестела Леся.
– Даша, дай мне пепельницу, – попросила Алёна.
