— Да ты, Милка, философ. Книжки, случаем, не кропаешь?
— Времени нету. Бегаю за такими, как ты, чтобы копейку заработать. Почему не звонишь? Ведь обещал.
— По поводу?..
— Вот! Я же говорила, что мужиков нужно брать за рога. Повод у нас с тобой один, к сожалению, — продажа квартиры, доставшейся тебе в наследство.
— Не продается! — отрезал я решительно.
— Алекс, ты в своем уме?! Знаешь, сколько за нее дают?
— Не знаю и знать не хочу.
— Хамите, мальчиша. Когда я озвучу сумму, ты выпадешь в осадок. Я раскрутила клиента на всю катушку. Потом оценишь. Ну что, говорить?
Милка выдержала театральную паузу и выпалила:
— Двести пятьдесят тысяч! Чистыми! Евро! Это же… ну просто кайф!
Я был поражен. Деньги и впрямь были огромные. На одни дивиденды от этой суммы можно жить припеваючи до самого «дембеля» — когда в доме сыграют похоронный марш. Я спросил:
— И кто этот богатенький милостивец?
— Какая тебе разница? Такие деньжищи…
— А все-таки?
— Пока не знаю. Мне этого человека не представили. Я работаю с его доверенным лицом. Это адвокат, фамилия Пистемеев. Пока суть да дело, пока ты там телился и не звонил, мне пришлось изворачиваться и врать, что сумма тебя не устраивает. Представь себе, Пистемеев связался со своим клиентом, и тот согласился на мои условия, не торгуясь!
Мне все стало ясно. Квартиру хочет купить Воловик. Решил действовать не мытьем, так катаньем. Видимо, он уверен, что свой медальон-амулет Африкан спрятал где-то в квартире. Может, и впрямь продать? В нашем городе двести пятьдесят тысяч евро за нее точно никто, кроме него, не даст — у нас, чай, не Москва, — а вторая квартира мне и на фиг не нужна. И потом, купив наследство Африкана, Воловик, возможно, успокоится и прекратит наезжать на меня.
Однако дорого же он ценит этот амулет… Что в нем необычного? Конечно, все это как-то связано с мистикой, но не до такой же степени, чтобы отвалить за него такие сумасшедшие деньжищи. Ведь и дураку понятно, что Воловик платит не за квартиру, а за эту вещицу. Которая, по идее, должна находиться в тайнике. А если ее там нет? Если вообще нет никакого медальона? Что тогда?
Тут и гадать нечего — Воловик попытается вытрясти вожделенный амулет из меня. Ведь он никогда не поверит, что я даже понятия не имею, как выглядит этот медальон.
Короче говоря, куда ни кинь, везде клин. Как ни выбирай, а плахи не миновать, образно говоря. Что ж, сыграем в эту игру. Умирать так с песней. А денежки пригодятся. Не мне, так моим старикам или родственникам.
— Я согласен! — сказал я решительно. — Только прежде мне нужно привести документацию в надлежащий вид. Это займет от силы два-три дня. Я постараюсь придать этому процессу надлежащее ускорение… сама знаешь, как именно.
— Лапуля! — завизжала Милка и повисла у меня на шее. — Я обожаю тебя! Ум, ум… — принялась она чмокать меня в обе щеки.
— Сумасшедшая! — Я еле оторвал ее от себя; на нас уже начали оглядываться прохожие. — Это же сколько тебе обломится от щедрот клиента, что ты так радуешься?
— Алекс, о таком гешефте я и не мечтала! Много.
— С чем тебя и поздравляю.
— Но ты точно не передумаешь?
— Все будет в ажуре. Денежки налом, бумаги подпишем прямо в банке. Так и скажи своему клиенту. Я не буду вышагивать по городу с такой огромной суммой в кармане.
— Он согласится! Главное, чтобы ты как можно быстрее управился с документацией.
— Теперь я в этом заинтересован.
— Все, я побежала! Алекс, ты душка. Женись на мне, мы будем потрясающей парой.
Вот мне сегодня везуха! Как говорится, не было ни гроша, да вдруг алтын. Второе предложение сочетаться законным браком, и это только до обеда. Интересно, кто еще в течение дня заявит права на мое холостяцкое ложе?
Я остался как богатырь на распутье; перед ним камень, а на нем написано: «Пойдешь налево… Пойдешь направо…» — и так далее. И куда бы дорожка ни вела, все равно драки не миновать.
В подземном переходе толчея. Он был длинный, как собачья песня, и сплошь заставленный ларьками. Что только в них не продавалось! Но гвоздем этого торговища была шаурма, которую предлагали всем желающим «сыны гор». Запахи от их киоска исходили соблазнительные, но мясо, нанизанное на вертикальный шампур, было весьма сомнительно на вид. Лично меня не заставили бы его есть ни за какие коврижки.
Тем не менее народ — в основном студенты университета, который находился неподалеку, — трескали эту «экзотику» за милую душу. И запивали отвратительным на вкус кофе в бумажных стаканчиках. Уж лучше бы пить эту бурду из армейских кружек, все ж приятней.
Кроме торговцев, студентов и прохожих, в переходе было немало нищих. Попрошайки всех мастей и возрастов почему-то души в нем не чаяли. Видимо, он считался у них прибыльным местом. Наверное, это так и было. Я редко подаю милостыню, и не потому, что жадный. Просто мне давно известно, что большинство городских нищих работает на «хозяина». А тот, в свою очередь, платит ментам, чтобы попрошаек не гоняли и оставили в покое.
Но только в этом переходе моя рука почему-то сама тянется в карман, чтобы облагодетельствовать нищебродов, которым на мое человеколюбие в общем наплевать — каждый, кто бросал в миску для подаяний меньше червонца, вызывал в них не благодарность, а злобу; сам слышал, как одна старуха честила молодого парня. Правда, вслед и втихомолку. А он, между прочим, выгреб из кармана все свои мелкие денежки, возможно, вообще последние. Вот и будь после этого прекраснодушным оптимистом.
Едва я спустился в переход по широким гранитным ступеням, как остановился словно вкопанный. Среди попрошаек сидел мой давешний грабитель! Он был таким страшным и уродливым, что люди (вернее, девицы) обходили его по кругу; тем не менее деньги ему бросали — все-таки наш народ очень жалостлив. Это чувство не смогли в нем истребить ни цари, ни большевики, ни постперестроечные либерал-демократы, предложив вместо совести и чести погоню за сытой жизнью, не обремененной никакими моральными ограничениями.
Самое удивительное, но шапка перед «Фредди» была почти полна. Видимо, его уродство оказалось весьма притягательным и несло некий оттенок новизны. Ведь еще два дня назад, когда я шел по этому переходу, уродливого оборванца среди нищих не было. Наверное, оголодал, бедняга, подумал я с сарказмом, и решил немного подшакалить — на харчишки. Я был уверен, что в «профсоюзе» нищих он точно не состоит, судя по злобным взглядам его «коллег» по месторасположению. Видимо, их душила жаба — нежелательный конкурент собирал дань с прохожих, которая должна была упасть им в карман.
Едва я подумал, что такая лафа для «Фредди» долго не продержится, как в переходе появились три вполне узнаваемые личности. Но если раньше они ходили в трениках, то теперь их прикид был вполне цивилизованным — джинсы, кроссовки и курточки, под которыми легко скрыть, например, ствол.
