– Вот так все просто? – не поверила я.
– Все это надо еще доказать, – махнул рукой Владан. – Пока у нас одни догадки.
– Что будем делать?
– Встретимся с Гореловым.
– С ума сошел? Мы ж его спугнем.
– Вот и хорошо. Он уверен, что его хитроумную комбинацию никто не разгадает, и вдруг мы.
Куда разумнее было бы рассказать о наших подозрениях следователю, но в тот момент подобная мысль даже не пришла в голову.
– Адрес есть? – спросила я.
– Есть. Освободился два года назад, здесь у него отец и мать. Чем сейчас занят Горелов, неизвестно.
– Поехали, – кивнула я.
Дверь нам открыла женщина лет пятидесяти, в домашнем застиранном платье. Волосы, выкрашенные в рыжеватый цвет, успели отрасти, на макушке пробивалась седина, это придавало ей какой-то неряшливый вид. На лице выражение крайней усталости и покорности судьбе. В общем, чувствовалось: жизнь обошлась с ней не очень ласково.
– Илья Горелов здесь живет? – спросил Владан. Женщина молча кивнула. – Он дома?
Она посмотрела на него так, точно нелепее вопроса он и задать не мог, и ответила:
– Конечно.
– Можно мы пройдем? – вмешалась я.
– Зачем?
– Хотим с ним поговорить.
– Поговорить с Ильей? А вы кто?
– Не беспокойтесь, мы надеемся узнать у него о нашем общем знакомом, – сказала я.
– Что ж, заходите. – Мы вошли в прихожую, женщина кивком указала на дверь. – Он в своей комнате, – сделала несколько шагов и распахнула дверь в небольшую спальню.
В кресле возле окна сидел молодой мужчина. Голова свесилась на грудь, он вроде бы дремал, но глаза были открыты. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять: он не только никого убить не в состоянии, ложку ко рту самостоятельно и то не сможет поднести.
– Вы не знали? – наблюдая за нашей реакцией, спросила женщина.
– Что с ним? – задал вопрос Владан.
– Вы же видите, – вздохнула женщина. – Вряд ли он понимает, что происходит. Хотя иногда мне кажется: меня он узнает.
– И давно он так?
– Год.
– А причина?
Женщина опустилась на диван, сложила руки на коленях, потом расправила подол платья, тщательно, словно сейчас это было очень важно.
– Причина? – повторила она. – Причин много. Да вы садитесь, если уж пришли. О чем хотели поговорить с Ильей? Может, я помогу?
– Вряд ли, – ответил Владан. Наша версия гроша ломаного не стоила, мне хотелось побыстрее уйти отсюда, чтобы не видеть бессмысленного лица парня в кресле и эту женщину с ее горем. Но Владан уходить не спешил. – Расскажите, что произошло…
– Мы учились в одной школе, – зачем-то соврала я. – Готовимся к встрече выпускников, разыскиваем одноклассника, надеялись, Илья знает, где он сейчас. И вдруг такое… Простите, если б мы знали…
– То не пришли бы? – усмехнулась женщина. – Да я вас не виню. Кому он нужен? Он ведь в тюрьме сидел. Тоже не знаете? – вопрос повис в воздухе. – Вступился за свою девушку. Шпана какая-то к ним пристала. Кто кого ударил, не разобрались, а Илюше срок. Он до последнего не верил. Не могут, говорил, мама, невинного человека засудить. Да вот засудили. Пять лет. Он и в тюрьме все надеялся. Разберутся, мол. Да кому надо-то? Сидишь и сиди. Вернулся, я думала, жизнь как-нибудь наладится. Девушка, конечно, его не дождалась. Замуж вышла еще четыре года назад, у нее уж дочка. На нормальную работу после тюрьмы не устроишься. Но больше всего, я думаю, его несправедливость мучила. Он все спрашивал: «За что?» Жизнь парню покалечили, и никому до этого дела нет. Пришла однажды с работы, а он вроде спит. Если б сразу «Скорую» вызвала, может, и помогли бы… хотя врач сказал, вряд ли. Снотворное он выпил, что мне выписывали. Три упаковки. Жить не хотел. Неделю в коме, ну а потом… сами видите. Надежды никакой. Вот горе и мыкает. Погулять бы его вывезти, да одна я не справлюсь, сидим в четырех стенах. Одного его не оставишь, с работы уйти пришлось. Бог с ней, с работой… смотреть на него – мука смертная. Извините, что я жалуюсь, – вытирая слезы ладонью, сказала женщина. – Когда муж в рейсе, я, бывает, неделю ни с кем не говорю. Если только соседка заглянет, но летом она на даче.
Она замолчала, часы на стене отсчитывали секунды, а я подумала: «В этой комнате присутствие беды ощущаешь физически», хотелось бежать прочь отсюда, а мои собственные проблемы вдруг показались незначительными, даже глупыми. Настоящая беда – это вот так: когда человек, которого ты любишь, абсолютно беспомощен, ты не можешь его оставить, а жизнь рядом становится невыносимой. Должно быть, иногда к матери приходит мысль: лучше бы все закончилось сразу, а потом она казнит себя за это, гонит эти мысли прочь, и ее существование превращается в бесконечную пытку. И точно в ответ на мои тоскливые размышления женщина произнесла:
– Разбилась жизнь, покалечилась. Иду в церковь помолиться, а в голове только одно: «За что, Господи?» И там покоя не нахожу. С батюшкой говорила, он мне: «За грехи». За какие грехи? Чем мой сын Бога-то прогневил? Другие побольше грешат, и ничего. А он знай свое: «Убийство – страшный грех». Кто спорит? Только не убивал он, чужую вину на него повесили. А то, что руки на себя наложить хотел, так ведь из-за несправедливости людской. Выходит, он во всем виноват, а другие – нет? Чего-то я не то говорю, – вздохнула она. – Не слушайте глупую бабу, как-нибудь справимся. У меня муж хороший, другой бы бросил нас, мужики-то – они слабые, это для женщины сын до старости ребенок. За маленьким ходила и сейчас хожу. Такого даже жальче. А у мужиков по-другому. Мой-то старается, помогает, деньги зарабатывает. Не пьет. Раньше выпить любил, а как случилось, если только пиво, после рейса. С товарищами посидит немного и домой. А дома что? Дома тоска лютая. Дача у нас раньше была, домик плохонький, но нам и такой в радость. Вова его своими руками отремонтировал, говорил, будет где внукам летом отдыхать. Продали, считай, за бесценок. Да и то сказать, на что нам теперь дача? И внукам взяться неоткуда. Опять я жалуюсь… – невесело усмехнулась она.
– А где ваш муж работает? – спросил Владан.
– Да здесь рядышком автоколонна. Дальнобойщик он.
– Вы извините нас, – пробормотала я, пятясь к двери. Владан молча кивнул на прощанье, и мы наконец-то покинули квартиру. – Зачем мы только сюда пришли? – покачала я головой, когда садилась в машину. – Илью ужасно жаль, и родителей… А главное, толку от нашего визита никакого.
– Ты так думаешь? – удивился Владан.
– А что тут думать? По-твоему, Илья притворяется? Днем сидит в инвалидной коляске, а ночами мстит обидчикам? В одном кино я такое видела, но это кино… Куда ты едешь? – спросила я, увидев, что Владан сворачивает в переулок.
– В автоколонну, конечно. Куда еще?
Тут нечто похожее на догадку зашевелилось в глубине сознания.
