— Кому из вас пришло в голову пройтись по секс‑шопам? — его пальцы привычно подняли мою голову за подбородок.
Я нерешительно проговорила:
— Мы только в один…
— Худший, — кивнул Ларс.
— Разве? Там было много всякого…
— Много не значит качественно. Вы выбрали худший из всех мне известных.
Хотелось поинтересоваться, как часто он бывает в подобных заведениях и по какому поводу, если так хорошо знает какой лучший, а какой хуже, но спрашивать не пришлось, Ларс объяснил сам.
— Я, когда готовил комнату боли для тебя, обошел все магазины Стокгольма, пока не нашел лучшее, а вы сами для себя купили первое попавшееся в ближайшей помойке. Потому сегодня полноценного шибари не будет, я и Тому запретил использовать ту веревку, что принесли вы. Так что прости, висеть под потолком тебе сегодня не придется.
Он смотрел с насмешливым вызовом. Я решила подыграть. Нет, не подыграть, у меня было именно такое настроение, потому склонила голову:
— Да, господин…
Физически не могла заставить себя произнести слово «хозяин», язык не поворачивался, это ассоциировалось с подвалом.
— Совсем с ума сошла? Но твоя покорность мне нравится, будешь послушной, получишь массу удовольствия не только от меня, но и от самого послушания. — Он уже готовил что‑то для предстоящего действа.
Японская философия в действии. Посреди Стокгольма, за многие‑многие тысячи километров от Японии шведская девушка намеревалась подобно японским подругам покорно принимать все, что бы с ней ни делал швейцарский мужчина… Чуден нынешний мир!
— Иди сюда, — Ларс протянул ко мне руку.
Я приблизилась.
— Скажи, вы с Бритт только сами схемы смотрели или об эстетических принципах читали.
— Все.
— И сами что‑то пробовали? — глаза подозрительно прищурились.
— Да, я выполнила «Пентаграмму».
Ларс даже присвистнул:
— С кем связался? Веревку хоть по коже не тянула?
— Протянула пару раз.
— Больше не смей. Но у меня для тебя другое. Рубашку оставим, а вот все, что под ней сними.
Я осталась в рубашке на голое тело и джинсах. Поджилки тряслись, внутри все сжималось в предчувствии чего‑то такого…
— Угу. Снимай джинсы. Снимай, снимай. И остальное тоже. Только рубашка.
Я слабо пискнула:
— Ларс, мне нельзя…
— Что тебе можно и что нельзя, я знаю, беседовал с твоим врачом только сегодня. Даже секс в разумных пределах можно. Так что не ври, коленки у тебя трясутся просто от страха.
Оглядев меня, он довольно кивнул:
— Не растолстела на гамбургерах и без утренних пробежек.
Я не стерпела и возразила:
— Я бегаю по утрам.
— Да ну? Открывай рот.
— Зачем кляп?
— Чтобы не болтала и не задавала лишних вопросов.
Рот заполнил кляп с ванильным привкусом, ремешки прижали его плотней.
— Не жмет?
Я помотала головой: все в порядке.
— Садись на диван ближе к краю. Согни ноги в коленях и подними их. Теперь руки под колени… Сцепи кисти рук так, чтобы было удобно, эта поза надолго.
Ничего себе! Это я буду в таком неприглядном виде, выставив все, что можно на обозрение, сидеть долго?
В ответ на мой умоляющий взгляд Ларс рассмеялся:
— Ты же собиралась быть терпеливой? Терпи. Кстати, смотришься потрясающе. Так, плаги здесь давно не бывали…
При упоминании плага я сжалась, но он не обращал ни малейшего внимания. Это не опасно, а если немного… своеобразно, так на то я и рабыня, чтобы терпеть.
Уже знакомо: побольше лубриканта и в меня плавно входит плаг. Он довольно большой или я совсем отвыкла? Наверное, все же больше обычного.
Додумать не успеваю, потому что Ларс плаг шевелит, от чего я буквально взвиваюсь. Так нечестно, я же кончу через минуту.
— Угу… не забыла…
Он добивается того, чтобы кончила, и заявляет:
— Не хочешь секса со мной, будешь так.
Я бы заорала, что хочу, но во рту кляп, к тому же вспоминаю о покорности и успокаиваюсь. Пусть делает со мной все, что хочет, я потерплю. Тем более, это приятно.
Ларс с любопытным удивлением заглядывает мне в лицо:
— Какой прогресс, ты даже не дергаешься. Молодец, потом еще помучаю.
Честное слово, в его глазах горечь.
— Ладно, хватит валяться, вставай.
Руки развязаны, я усажена на стул, и они снова связаны, но за спиной, а ноги привязываются к ножкам стула. Совсем как тогда в подвале…
Как в подвале… И тут на меня охватывает настоящая паника, я начинаю буквально задыхаться.
В мгновение ока Ларс вырывает кляп:
— Дыши! Дыши!
Я беспомощно киваю, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце и восстановить дыхание, но это не удается. Паника растет, а воздух в легкие не поступает, я забыла, как надо дышать!
Паника вещь страшная, но Ларс приходит на помощь, не тратя время на развязывание, он склоняется надо мной и командует:
— По моей команде: вдох… выдох… вдыхай, ты можешь… медленно и понемногу. Не пытайся сразу полной грудью. Чуть‑чуть.
Его спокойный голос, его приказы и то, что он сам не паникует, благотворно действует на меня, я начинаю дышать. Сначала мелкими вдохами‑выдохами, сипло и с трудом, но постепенно мои нос, легкие и все остальное словно вспоминают о том, для чего предназначены, и паника прекращается вместе с восстановлением дыхания.
Ларс осторожно отпускает веревки, я была связана так, что для этого достаточно одного движения, переносит меня на диван и присаживается рядом. Только тут я понимаю, что он бледен, как мел, и сам дышит с трудом, видно сильно испугался за меня.
— Ларс… все в порядке…
Он кивает, укрывает пледом и отправляется в кухню за горячим чаем. В ответ на мои возражения мотает головой:
— Нужно обязательно.
Я уже успокоилась, выпила чаю, оделась и сидела на диване с ногами, когда Ларс, все убрав, присел рядом.
— Линн, как ты перенесла это там? У тебя клапан залипает.
Я знаю, что это такое. В горле есть такой листовидный хрящевой клапан, который перекрывает вход в гортань, когда человек делает глотательное движение, чтобы вместо воздуха в легкие не поступила пища или та же слюна. Это очень сложный и нужный клапан, без него люди просто захлебнулись бы от любого, что попало в рот. Но если он закрыт надолго, воздух тоже не попадает. Залипший клапан может означать смерть.
