– Ну-ну, дружище! Не упрямься! Дело
такое! – басил он.
Медведь ревел и гремел цепями, а по дороге
сделал безуспешную и в целом спонтанную попытку сожрать Недолеченную Даму.
Нападение приятно взбудоражило Даму на целый вечер и дало ей неисчерпаемую тему
для рассказов.
«Ах! Этот кошмарный Тарарах натравил на меня
медведя! Из ревности, разумеется. Он влюбился в меня еще при жизни, но я твердо
сказала: „Нет! Ты меня не стоишь! Не тебе достанусь я!“ И вот он затаился и
отомстил! Не будь я, к счастью, мертва, мне пришел бы конец. Я пережила
страшную минуту, когда гигантские клыки впивались в мою беззащитную плоть!
Вольдемар, как ты смеешь спать! Разве ты никого не хочешь вызвать на дуэль?» –
щебетала она.
Ржевского не надо было долго убеждать. Он немедленно
проснулся, раздобыл где-то призрачный, но очень громкий «маузер» и, с
завываниями летая по коридорам Тибидохса, наделал столько шума, что вышел
Поклеп в туфлях на босу ногу и запустил в него дрыгусом .
Но это случилось уже ночью. Теперь же Таня ощущала
себя неуютно и искоса поглядывала на Ваньку. Она ничего пока не рассказала ему
о матче с невидимками и о последующем своем отъезде в Магфорд. Ванька тоже явно
был не в своей тарелке. Он отвечал односложно и смотрел в сторону. Опасался,
что Таня вновь начнет разговор о поступлении в магспирантуру. Каждому было что
скрывать от другого. Скрытность убивала искренность. И обоим захотелось вдруг
увидеть Тарараха. В его присутствии они избегали главной опасности – опасности
остаться вдвоем.
Вскоре они были у питекантропа в его
холостяцкой берлоге.
– Я хочу зайти сегодня к Гоярыну. Сто лет
у него не был, – сказал Ванька.
Тарараху эта идея не показалась блестящей.
– Магздрав не рекомендует, – заметил
он.
– Почему?
– Потому что пепел не срастается. И
полстакана зеленки внутрь тоже не помогут, хоть ты утопи в зеленке муравейного
царька. Гоярын никого не узнает, – сказал Тарарах.
– Даже тебя? – не поверил Ванька.
Ему было известно: Гоярын охотно пускал к себе
в ангар только Соловья, Таньку, его и Тарараха. Остальных он в лучшем случае
терпел.
– Ну меня он все же узнал, но едва-едва.
Еще бы минута, и он бы сделал из меня шашлык по-пещерному.
– Что это на Гоярына нашло? Может, ртутью
опоили? Или наговор какой из хмыриного следа? Иногда бывает, что перед матчем
драконов портят, – озабоченно сказал Ванька.
Тарарах пошевелил губами, точно прожевывая эту
мысль и пробуя ее на вкус. Попробовал и остался недоволен.
– Бывает-то бывает… Да не порча это,
не-а… Тут другой какой-то случай!
Тарарах запер медведя в клетке и минут
двадцать бился с ним, заставляя выпить ложку слез единорога. Зверь рычал,
питекантроп тоже то рычал, то вопил, то упрашивал. Наконец порядком измятый
Тарарах вышел из вольера и с победоносным видом сделал черенком ложки зарубку
на стене.
– Уф! Еще двенадцать тысяч семьсот
тридцать ложек, и он станет человеком! – с гордостью сообщил питекантроп.
– Двенадцать тысяч семьсот ложек – это
нехило. Единорогам придется порыдать как следует, – Валялкин задумчиво
взглянул на медведя, который грыз желтыми зубами прутья.
Таня оценила упорство Тарараха, однако
результат вызвал у нее сомнения.
– А стоит ли? Сколько я знала
заколдованных принцев – все они были полный отстой. По-моему, как медведь он
гораздо приятнее. И вообще, что хорошего в том, чтобы быть человеком?
Тарарах подбросил в костер пару поленьев
потолще и опустился на солому рядом с огнем.
– Что-то мне не нравится, Танька, как ты
рассуждаешь. Человеком быть плохо? Не хило сказано! Не иначе, как тебя что-то
грызет. Да только есть одна штука – запомни ее до седьмого маразма! Что бы тебя
ни грызло и как бы скверно все ни казалось, это еще не повод, чтобы не помогать
другим и не любить людей.
– Я люблю людей. Просто некоторые меня
здорово достают своим ослиным упрямством, – сказала Таня, выразительно
посмотрев на Валялкина.
Ванька отвернулся и отошел к медвежьей клетке.
Тане стало совестно. «Зачем я это брякнула? Ну зачем? Придумайте причину!» –
подумала она уныло.
Тарарах вытянул к костру босые ступни и
поскреб короткими пальцами затылок. Что-то явно его заботило. Таня давно знала
привычки Тарараха: питекантроп соображал медленно, но верно и прочно. Объем же
сведений, накопленных в его черепной коробке за минувшие тысячелетия, был
просто колоссальным.
Внезапно, почти без перехода, Тарарах
подскочил и хлопнул себя по лбу.
– Как же я забыл, дурья башка! С Гоярыном
такое уже случалось раз! Все признаки! И беспокойство, и рев, и не узнавал
никого! И тоже мы с Соловьем головы ломали!
– Когда это было, Тарарах? – спросил
Ванька.
– Да уж давненько… Аккурат в год, как школа
в Скаредо опустела. А теперь простите, ребятишки, но я вас выпроваживаю. Мне к
Сарданапалу надо заглянуть, сказать ему кой-чего! – проговорил Тарарах.
– А что там было, в Скаредо? Или это
тайна? – жадно спросил Ванька.
– Не то чтобы тайна… а… ну просто не
говорят об этом, и все… Да и чего тут расскажешь? Никто ничего толком не знает.
Была магическая школа, а потом раз – и нет ее. Вот и вся история, –
уклончиво ответил питекантроп.
Он бесцеремонно выпроводил их за дверь и
решительно закосолапил к лестнице атлантов.
– Разве кабинет Сарданапала в той
стороне? Что-то Тарарах темнит. Не нравится мне это, – пробурчал Ванька.
Таня ощутила дразнящую дрожь опасности. И не
только дрожь. Точно тающая ледяная мышь скользнула по ее позвоночнику. Это
ощущение было особым. Его ни с чем нельзя было спутать.
– Скаредо… – повторила Таня, смутно
припоминая, что видела сегодня за обедом у Склеповой книгу о магических школах.
Это было странно, потому что прежде Гробыня не читала ничего, кроме
журнальчиков, пособий по изменению внешности и самоучителей по охмурению.
– Ванька, ты давно был в
библиотеке? – спросила она.
– Был давно, но дорогу примерно
помню, – прищурившись, сказал Валялкин.
