– Только что я разговаривал по зудильнику
с комитетом магобразования на Лысой Горе. Вам всем пожелали удачно пройти тест
и выразили надежду, что все сделают это с первого раза. А теперь, если вопросов
нет, переходим сразу к ответам… Поклеп Поклепыч, будьте любезны,
раздайте! – продолжал Сарданапал.
Завуч взял из рук академика тесты и, важно
надув щеки, пошел между рядами. Листы казались чистыми. Опытный Шурасик знал,
что вопросы проявятся позже, но кое у кого это вызвало тревогу.
– Ну-с, собирайтесь с мыслями! –
сказал Сарданапал.
Он выставил на стол громоздкие песочные часы и
хотел сесть, но тут в класс беззвучно вошел золотой сфинкс. Он посмотрел на
академика и сразу удалился.
– Прошу меня простить! Я буду
позднее! – произнес Сарданапал и быстро покинул кабинет.
Поклеп устремился было за ним, но, сделав
несколько шагов, остановился и неохотно остался, вспомнив о тестах. Только
взглянул на Зуби, ответившую ему пожатием плеч. Таня поймала красноречивый
взгляд Ягуна. Да, сомнений не было. В Тибидохсе происходило что-то непонятное и
тревожное.
Медузия подошла к столу и решительно
перевернула песочные часы.
– Приступайте! У вас полтора часа. К
моменту, когда упадет последняя песчинка, все тесты должны быть у меня на
столе. Тот, кто задержится хотя бы на секунду, оставит свой тест себе на
память, – сказала она.
Ее голос прозвучал спокойно, без угрозы. Она
ставила в известность, не пугала, но никто не усомнился, что все так и будет.
За последние две с половиной тысячи лет можно было насчитать не более пяти
случаев, когда Медузия изменила ранее принятому решению.
Ванька прикоснулся к своему тесту перстнем. На
листе разом проступили длинные столбцы вопросов и варианты ответов.
– Опс! Поехали! – сказал Ванька и
заскользил взглядом по строчкам.
Вопросы были ошеломительной сложности.
Склонный к образовательному садизму, Теофедулий избегал проторенных троп магии,
углубляясь в такие закоулки, где мог заблудиться и маг уровня Сарданапала.
Вопросы были примерно такие:
Для подзарядки главной руны магического кольца
от планеты Венера в день весеннего равноденствия нужно держать руку с кольцом:
А. С отклонением в семь градусов ниже линии
взгляда, обращенного к Венере
В. С наклоном в шесть градусов выше линии
взгляда
С. В любой родниковой воде, но строго ладонью
вверх
D. Большой палец смотрит точно на Венеру, а
мизинец на Марс
Е. В формалине отдельно от туловища
В первый миг Тане показалось, что она не знает
совершенно ничего, и лишь через пять минут она убедилась, что кое-что все же
помнит. Недаром в ней текла кровь Леопольда Гроттера, а на пальце у нее был
перстень Феофила. Правда, особой помощи от деда не было. Пару вопросов он все
же снисходительно подсказал, а затем заявил: «In solis tu mihi turba locis»
[1]
– и погрузился в созерцательное молчание, прерываемое лишь подозрительным
причмокиванием, с которым старики возвращают языком на место отошедшую вставную
челюсть.
Примерно на треть вопросов Таня ответила
уверенно, на треть без особенной уверенности, а затем внимательно уставилась на
Ягуна, мысленно вызывая его тем способом, который они обговорили заранее.
Поклеп и Медузия неторопливо прохаживались
между рядами. Ваньке они напоминали надсмотрщиков на галерах, которые с таким
же видом ходят вдоль скамей с прикованными гребцами. Зуби же, как главный
кормчий, зорко наблюдала за всеми со своего стульчика.
Семь-Пень-Дыр, зеленый и едва живой, стоически
обводил кружочком ответы. Перо то и дело выскальзывало, и Дыр долго, как
слепой, нашаривал его негнущимися пальцами. Дух-многознайка вампирил его по
полной программе.
У Кузи Тузикова разом вспыхнули все его бомбы.
Вспыхнули странно, точно это были не листы бумаги, а по меньшей мере бочонки со
смолой. Столб черного дыма поднялся к потолку. Великая Зуби покачала головой и
указательным пальцем поправила очки.
Пользуясь облаком дыма как прикрытием, многие
утратили бдительность и кинулись внаглую списывать. Однако сглазы Зуби разили и
через облако. Таня услышала два визга и такое же количество писков.
Наконец дым надоел Поклепу, и он пробурчал
заклинание:
– Дымос забодаллус смерчус врубонис!
По аудитории промчался ураган. Дым рассеялся.
Поклеп огляделся. Все, кроме зеленого Дыра, сидели с такими честными лицами,
что невозможно было угадать, кого разили в дыму запуки и сглазы Зуби.
– Хм… Кое-чему они все же научились. В
этом году темное отделение выпускает неплохой курс. Насчет беленьких
сомневаюсь… В истории Тибидохса бывали курсы и «посветлее», – тихо сказал
он Медузии.
Доцент Горгонова кивнула и, что-то высмотрев,
решительно направилась к внуку Ягге.
– Ягун! Немедленно убери со стола портрет
своей бабушки!
– Почему? В тяжелую минуту испытаний,
когда нагрузки на нервные клетки непомерно возрастают, разве не важно иметь
перед глазами лицо родного человека? – запротестовал Ягун.
– Прекращай демагогию! Ты отлично знаешь,
что портрет тебе подсказывает!
– Портрет? Мне? Мамочка моя бабуся, как
вы могли такое подумать?
Медузия наклонилась над его столом. Ее волосы
зашипели. Играющий комментатор быстро отодвинул портрет.
– Все-все! Вопросов больше не имею.
Обожаю тонкие намеки! – сказал он торопливо.
Медузия перевела взгляд на портрет.
– Ягге! Тебе-то не стыдно? Мальчишка
давно не ребенок! На этом теленке только бревна возить!
Ягге на портрете смутилась и запахнулась в
шаль. Ягун же обиделся и полез с комментариями:
– Вашу позицию я понял, госпожа
Горгонова. Бревна на мне возить не надо! Бревна – это лес, а партия зеленых
учит, что зеленые насаждения надо охранять! Вот только вопросец: если партия
зеленых охраняет лес, то какая партия, позвольте спросить, охраняет небо?
Медузия лениво царапнула его длинным ногтем по
щеке. Рот у Ягуна перекосило. Он замычал, схватившись рукой за замороженные,
одеревеневшие губы.
– Молчание – основа мудрости, –
сказала доцент Горгонова и отошла.
