Тетя Нинель некоторое время зорко наблюдала за
ним, прикрываясь куриной ножкой, а потом сказала уже обычным деловым голосом:
– Герман! Принеси кетчуп! Только умоляю,
не тот, что с красной крышкой! Какой дурак вообще его купил? (Кетчуп купил,
разумеется, дядя Герман.) И вообще больше не вздумай следить за нами с
Айседоркой, когда мы едем в «Дамские пальчики»!
– Откуда ты знаешь? – изумился
Дурнев. Он был так удивлен, что даже не стал отрицать.
– Только у тебя, мой сладкий, могло
хватить ума следить за кем-то на машине с мигалкой!.. Ты куда, Герман?! Ты что
задумал?
Дурнев отправился к шкафу, порылся и выудил
шпагу графа Дракулы. Не понимая, что он собирается делать, тетя Нинель
поежилась и сбегала в кухню за сковородкой. Однако у дяди Германа были иные
планы. Он лег животом на пол и стал шарить шпагой под диваном.
– Эй ты! Ну что, теперь вылезешь? А
говорил: не достану! – спросил он с торжеством.
Халявий пискнул от ужаса.
– Герман, не вынуждай меня! У меня твоя
такса! Вот смотри, я сейчас дерну ее за хвост и она заскулит!.. Эй, скули, кому
сказал, упрямая животина!.. Не смей кусаться! Ай, дура-собака, отпусти палец!
Щас в волка превращусь!..
Дурнев энергично кольнул шпагой. Халявий
заохал.
– Ты что, братик, контуженый? Все,
вылезаю, вылезаю!
Оборотень выбрался из-под дивана и виноватым
сусликом застыл посреди комнаты. На пятке у него висела недовольная такса
Полтора Километра. После двухдневного загула, сопровождавшегося преступной
продажей бразильским туристам золотого зонтика, Халявий выглядел опухшим. Под
глазом полыхал фонарь – последствие драки с охранниками клуба «Тринадцать попугайчиков»,
попытавшимися завернуть Халявия на фэйс-контроле.
– Мое терпение подошло к концу! Самое
меньшее, что ты заслужил, – навеки вернуть тебя в Трансильванию, –
сказал Дурнев.
– Только не это, братик! Ты не можешь так
со мной поступить! Эти примитивные вампиры совершенно не моего круга! –
замотал головой Халявий.
Дурнев, однако, так не считал.
– Это меня не волнует! Если ты надеешься
и дальше портить нам жизнь, тебе придется это заслужить!..
– Как заслужить, Германчик? Хочешь,
станцую тебе чего-нибудь, а, Дягилев? – с надеждой спросил Халявий.
– Я и сам себе станцую… И не прикидывайся
психом! Прямо сейчас ты отправишься в Трасильванию и выведаешь, почему Малюта
уверен, что вскоре вампиры захватят Тибидохс, – твердо сказал дядя Герман.
Халявий, не горевший желанием отправляться на
историческую родину, долго упирался, взвизгивал, повисал на шее у тети Нинели,
однако Дурнев был непреклонен. Халявию пришлось уступить.
– Ежели я не вернусь завтра к утру –
хнык-хнык! – прошу считать меня жертвой произвола! Совсем ты не бережешь
своего братика! – сказал он с укоризной.
Вонзив в паркет нож с костяной ручкой,
оборотень долго нашептывал на него, затем перекувырнулся через нож и
телепортировал.
Скрестив на груди руки, дядя Герман стал
прохаживаться по комнате. Его грызла непонятная тревога.
– Нинель, принеси зудильник! Нам надо
связаться с Пипой! – распорядился председатель В.А.М.П.И.Р.
– Я уже пыталась позвонить час
назад, – легкомысленно сказала тетя Нинель. Она обсосала куриное крылышко
и слизнула с косточки прилипшую петрушку.
– И что?
– Не получилось.
– И ты мне ничего не сказала?
– Германчик! Я не думала, что это так
важно! Вечерком позвоним!.. Эй, ты куда?
Самый добрый бывший депутат ринулся искать зудильник.
Найдя, схватил и принялся трясти. Зудильник искрил, потрескивал, поцарапанное
дно было затянуто белым молочным туманом. Через некоторое время Дурнев отыскал
лысегорский канал и Грызиану Припятскую. Насколько можно было понять,
приглашенная на дневное магическое шоу, Грызианка сглазила ведущую и всех
прочих участников. Теперь же она смирненько сидела на диванчике и, сложив ручки
на животе, приветливо смотрела в зудильник бельмастеньким глазом.
Дурнев нетерпеливо смахнул Грызианку с экрана
и вновь стал нашаривать Пипу. Однако вместо Пипы нашарился мрачный женоподобный
ведьмак, красивший ногти на ногах малярной кистью.
– Нюта?! – спросил он
капризно. – Это Нюта?
– Алло! Вас слушают! Говорите
громче! – важно, с правительственной ноткой в голосе, отвечал Дурнев.
– Нюта, тут какой-то хмырь… – пожаловался
ведьмак.
– Это Буян?
– Сами вы буян, противный хам! Это
Фердыщинские топи!
– А ну повесь сейчас же зудильник! –
вспылил Дурнев.
– Сам повесься, вампир! – парировал
ведьмак и сгинул с экрана облачком дыма.
Дурнев сплюнул.
– Тьфу ты! Нелепость какая! Нинель,
сделай что-нибудь, умоляю! Я не могу связаться с Пипой!
Они пытались раз за разом, однако Пипа упорно
не отвечала… И не только она. Все тибидохские зудильники молчали. Под конец
дядя Герман отважился даже позвонить Сарданапалу. Однако результат был тем же.
Никто не отвечал. Грозовые тучи сгустились над Буяном.
* * *
Вечером над Тибидохсом запылал такой яркий,
свежий и красивый закат, что Таня, чуткая к таким вещам, долго не могла отойти
от окна. Она видела, как плоское солнце медленно погружается в океанские
пучины. Океан был освещен так, что привычное восприятие пространства исчезло.
Казалось, он существовал полосами и пластами – полоса воды, полоса неба.
Горизонт дробился и отодвигался, сливаясь с океаном. И вот, не достигнув
горизонта, солнечный блин вдруг надломился пополам и мягко растаял в рыхлом
облаке. На небе акварелью прорисовалась тонкая и изящная луна.
В комнате Таня была одна. Она забралась на
подоконник и, свесив ноги вниз, стала смотреть на луну. Вечер был так хорош,
что Тане внезапно захотелось раствориться в нем без остатка, чтобы потом
медленно, с глубоким вдохом шагнуть в ночь, получив всю ее силу.
«Ну я, прямо как Мефодий Буслаев, вбираю все
энергии подряд!» – подумала она, вспоминая смутные слухи, ходившие об этой
личности в Тибидохсе. Подумала и тотчас забыла и о Мефодии, и о лопухоидном
мире. Мысли были неотчетливые. Они перетекали друг в друга, терялись и меняли
форму так же, как ночные облака, быстро проносящиеся над Большой Башней. Едва
ты успевал подумать, что облако похоже на корабль, как в следующий миг оно
становилось лошадью или жирафом, а потом исчезало, сливаясь с соседними
облаками.
