Метелка выглядела смешной и растрепанной. В
избе у алтайской ведьмы она наверняка валялась где-нибудь за печкой, и ею же
под горячую руку колотили домашнюю нежить. Как разительно отличалась она от
длинной, с золотыми буквами на рукояти метлы Гурия Пуппера, которой
кощунственно было даже коснуться мусора и которая после каждого состязания
уносилась особым джинном, и тот, в тишине, расправлял у метлы каждый прутик.
Джинн был лично аттестован самой доброй тетей на благонадежность и имел
соответствующий диплом об уходе за метлами.
Опасаясь отстать от Глеба, что означало бы
явное моральное поражение, Таня подняла руку со смычком и устремилась вдогонку.
В отличие от ступы, ее контрабас не был способен к вертикальным перемещениям
под прямым углом к земле. Пользуясь этим, Бейбарсов всякий раз менял высоту,
заставляя Таню промахиваться и проноситься мимо.
Под конец Таня сообразила, что, если срочно не
изменит тактику, ей ничего не светит. Надо заставить Глеба играть по ее
правилам. «Посмотрим, насколько хорошо его ступа справляется с мгновенными
перевертонами, бочками, змейкой и высшим пилотажем», – решила она. Таня
удобно перехватила смычок, и ее контрабас стал чертить в воздухе хитрые
вензеля, рассекая ночь стремительными перемещениями. В высшей точке мгновенного
перевертона , в который она вошла почти без подготовки, Таня боковым зрением
увидела ступу. По тому, как ступа перемещалась, Таня сделала вывод, что Глеб
потерял ее и срочно пытается нашарить ее глазами.
«Эх, какой момент для заговоренного паса! Жаль,
это не драконбол!» – мелькнула озорная мысль.
Наконец Глеб нашел ее и резко бросил ступу
вверх. Они сблизились. Таня с запрокинутой вниз головой, только еще завершавшая
маневр, и ступа юного некромага.
– Noli me tangere!
[2]
– проворчал перстень Феофила Гроттера.
Они находились точно над центром острова –
там, где в единой магической пуповине внешнего купола сходились все семь
разноцветных радуг. Таня интуитивно чувствовала, что еще немного, и придется произнести
Грааль Гардарика , в противном случае они столкнутся с внешней защитной магией
Буяна.
– Выше уже нельзя! Придется произносить
заклинание перехода, а Поклеп и Зуби засекают все Гардарики! – крикнула она,
пользуясь тем, что Глеб оказался у нее по ветру.
Бейбарсов прокрутил метлу, заставив ступу
завертеться штопором. Приблизился к Тане и дальше полетел, уже не спеша. Белки
глаз у юного мага вуду светились в темноте. Таню это слегка напрягало. С другой
стороны, она не могла не признать: Бейбарсов был чертовски привлекателен. У
него не было Ванькиной гиперзаботы, переходящей в занудство. И родственников
Пуппера у него тоже не было.
«Интересно, можно ли любить одного и
чуть-чуть, совсем чуть-чуть, увлечься другим? Увлеклась же я тогда Ургом… Но
это все равно ничего не значит!» – подумала Таня и ощутила к Ваньке, который
был сейчас где-то внизу, в Тибидохсе, удвоенную нежность.
– Ты отлично летаешь. Я в тебе не
ошибся, – поощрительно сказал Бейбарсов и этой снисходительной интонацией
мигом все испортил.
– Да? Я за тебя рада, – вспыхнув,
сердито сказала Таня.
Она терпеть не могла мужские похвалы свысока.
Почему бы Бейбарсову просто не сказать: «Ты меня сделала, Танька! Еще немного,
и я бы вывалился из ступы, пытаясь повторить за тобой перевертон !» Он ведь, правда,
едва из нее не вывалился. Попробуй удержись в деревянном стакане, который еще и
переворачивается кверху дном!
– Обиделась? Я ведь не хотел ничего
такого… – спохватился Бейбарсов.
Таня провела ладонью по полировке контрабаса,
влажной от ночного тумана. В темноте она задела струну. Четкий одинокий звук
был проглочен ветром.
– Я обиделась? Ничуть. Самое глупое, что
может делать человек, это обижать и обижаться, – сказала она.
– Возможно. Я во многом еще не разобрался
из того, что происходит во внешнем мире, – проговорил Глеб, подлетая
совсем близко, чтобы не приходилось кричать. – Несколько лет – ну после
того, как старуха выкрала нас, – мне было одиноко. А потом я привык.
– Ты же был там не один! Там же еще две
девчонки были. Или вы не разговаривали? – поинтересовалась Таня с
внезапным любопытством.
– Разговаривали, но только в последний
год, когда мало-помалу разобрались с магией старухи. А до этого ведьма
использовала чары. Мы слышали лишь ее голос и совсем не слышали друг друга.
Приходилось общаться знаками. Мы даже по губам научились читать. Совсем без
общения было не выжить. Тогда же я начал рисовать. Когда рисуешь – не так
одиноко.
– И как там было? Тесная маленькая
избушка в чаще? – спросила Таня.
– Я не сказал бы, что маленькая. Но и не
изба. Землянка, не бросающаяся снаружи в глаза. Она уходила вглубь как раз
настолько, насколько на кладбищах зарывают гробы.
– Зачем?
– Энергетический пласт некромага. Чем
ближе к поверхности, тем он слабее. С магией вуду попроще, хотя для
классической вуду желательны палящее солнце, воск, смола и высохшие останки.
Еще лучше тела, которые нашли в пустыне, – сказал Бейбарсов. Он говорил
равнодушно, как человек, который давно перестал чему-либо удивляться.
Незаметно оба перешли на Пилотус камикадзис .
Контрабас и ступа медленно летели рядом, почти соприкасаясь. Прямо над ними –
рукой можно было дотянуться, хотя темнота и скрадывала расстояние, –
мерцала магическая завеса Грааль Гардарики . Ее слабое свечение рассеивало темноту.
Луна сквозь Гардарику была видна, как сквозь зеленое бутылочное стекло. Зато
Тибидохс внизу почти пропал. Лишь угадывались темные очертания башен и
нечеткая, но определимая линия побережья.
– Расскажешь, как там все было? –
спросила Таня.
– А стоит ли? У каждого свои истории.
Убежден, тебе тоже есть о чем вспомнить, – уклончиво отвечал Бейбарсов.
– Расскажи! – повторила Таня. Ей
отчего-то важно было знать.
