– Почему его должны отменить? Отказаться
– это во всеуслышание заявить, что с Тибидохсом что-то неладно. Надо готовиться
и ставить невидимок на место, – сказала Таня.
– Опять же Гурочка Пупперчик приедет.
Если Гардарика его пропустит, – провоцирующе проговорила Пипа, взглянув на
Бульонова.
На лице у Генки мелькнуло робкое и
затравленное желание написать Пупперу некролог.
– Гроттерша права. Надо разобраться с
невидимками – пусть даже это будет последний матч нашей команды! –
решительно сказал Семь-Пень-Дыр.
Склепова перестала разглядывать свои ногти:
– Значит, Танька, ты говоришь, мы теперь
преподаватели? Нельзя же оставлять всю эту мелочь без руководства. Недурно!
Тогда и одеться надо соответственно! У кого-нибудь есть блестящие идеи или вы
позволите красивой девушке ломать по пустякам свою очаровательную голову?
– У меня есть идея! – пробасил вдруг
Гломов.
Поманив за собой Гробыню, Пипу и Риту
Шито-Крыто, Гуня мягкими шагами, неожиданными у человека его габаритов, исчез в
коридоре, ведущем к преподавательским комнатам.
Через полчаса они вернулись. Гробыня была в
красном открытом платье Медузии. Пипа, не удержавшись, надела обнаруженный в
шкафу у Поклепа камзол и перепоясалась синим шарфом. Шито-Крыто, облаченная в
плащ Великой Зуби, держала в руках целый пук одежды. Сверху лежала шпага
маршала Даву, которую Таня узнала по инкрустированной мелкими бриллиантами рукояти.
Это была вещь из берлоги преподавателя ветеринарной магии.
– Одевайтесь! Здесь на всех
хватит! – решительно сказала Шито-Крыто, бросая все на диван.
– Гломов, ты в курсе, что ты
мародер? – спросила Таня.
Гуня, облаченный в громадные рыжие сапоги, обнаруженные
в сундуке Тарараха – об их существовании наверняка не помнил и сам питекантроп,
любивший ходить босиком, – что-то довольно промычал и повернулся к Тане
своим правым, абсолютно зеленым ухом.
– Охранная магия, однако. А мародером
меня уже обзывали однажды! – похвастался он.
– Кто обзывал-то?
– Гы! – сказал Гуня. – Моя мама
и обозвала! Года два назад, когда я домой на каникулы ездил. Типа заглянул я в
магазинчик торт купить, встреча, значит, то-се, а денег лопухоидных на подарок
нету… Стою, тупо смотрю на сахарные, очень белые зубы продавца, размышляю, как
быть. А тут продавец ко мне придвигается и шепотом: «Берите бесплатно, не
сомневайтесь!» – «Как это?» – не понял я. «А так, – говорит
продавец. – Я уже однажды встречал человека, который точно так же смотрел
на мои зубы. Это было вечером в тихом зеленом сквере, где чудно пели соловьи.
Что было дальше, я не помню. Я очнулся на заплеванном асфальте. Бумажник исчез.
А соловьи пели все так же чудно… Так что берите торт и поскорее уходите!» Я
взял торт и ушел тихо и мирно, а потом мамаша обозвала меня мародером. Прикол,
да?
Портьеры раздулись. Из ангара на драконбольном
поле донесся низкий, полный тоски рык Гоярына.
Глава 8
Халява от Халявия
Дядя Герман ждал, ждал и еще чуть-чуть ждал.
Он мерил квартиру шагами. Он пинал ботфортами стулья. Он срубал шпагой Дракулы
листья у веерной пальмы. Он накричал в два сотовых и один городской телефон. Он
расшиб кулак о холодильник, имевший наглость зацепить его углом.
Тетя Нинель, прижимая к груди таксу, наблюдала
за метаниями мужа с дивана.
– Тебя что, не волнует, где сейчас Пипа?
Не волнует, что мы не можем с ней связаться? – кричал Дурнев.
– Герман, я интуитивно чувствую, что с
Пипой все в порядке, – примирительно отвечала тетя Нинель.
– Плевал я на твою интуицию с
Останкинской башни!.. Женщина – существо жестокое. Ты когда-нибудь обращала
внимание, как вы, женщины, давите тараканов? А мух? Двадцать ударов тапкой по
заведомо мертвой мухе – это уже садизм!
– Герман, не размахивай шпагой! Ты
разобьешь стекло в шкафу!
– Плевал я на твое стекло! –
страдальчески сказал Дурнев и отправился в комнату Пипы.
Здесь он бывал редко, чтобы лишний раз не
растравлять душу. Игрушки Пипы и ее компьютер – все осталось так, как в тот день,
когда у дочери дяди Германа пробудилась интуитивная магия и ее увезли в
Тибидохс. Разумеется, все произошло по вине чертовой Гроттерши! Подумав так,
Дурнев бросил гневный взгляд на застекленную лоджию. Мало ее морозили в
детстве, эту Таньку! Жаль, нельзя перемотать пленку жизни назад! Дурнев точно
не стал бы вторично забирать с площадки футляр контрабаса с орущим младенцем.
Он бы осторожно взял его, на цыпочках прокрался к мусоропроводу и спустил бы
туда футляр вместе со всем содержимым. А потом бы тщательно протер руки
одеколоном. Но, увы! Теперь его Пипочка на Буяне, а вампиры убеждены почему-то,
что Буян вскоре станет их островом!
Дурнев опустился на вертящийся стул Пипы,
открыл верхний ящик и машинально стал пролистывать попавшуюся ему на глаза
старую тетрадь. Под заданием «Придумай задачу на проценты» почерком Пипы было
размашисто написано:
«У меня 100 подруг. В этом месяце я планирую
сократить их число на 10 процентов, одновременно увеличив интенсивность и
качество дружбы на 15 и 20 процентов соответственно. В следующем месяце я
сокращу число своих подруг еще на 10 процентов, увеличив частоту встреч с
оставшимися на 20 процентов. Вопрос: буду ли я в проигрыше или в выигрыше?»
Дядя Герман осторожно закрыл тетрадь.
– Боюсь, это тупиковая задача. Интенсивность
общения – это вроде как плюс, но не учтено, что сокращенные 20 процентов подруг
явно нагадят. Человечество так низко пало, даже я за ним не успеваю, –
заметил он грустно.
Дурнев прилег на Пипину кровать и, глядя в
потолок, стал ждать Халявия. Оборотень явился только под утро, причем, что-то
напутав, материализовался в квартире генерала Котлеткина. Дядя Герман,
погрузившийся в недолгий и беспокойный сон, услышал вначале визг Айседорки, а
затем сам генерал Котлеткин, воинственно забарабанив кулаками во входную дверь,
за шкирку втащил в коридор серебристого волка.
– Ваша зверюга? Получите! – прорычал
генерал.
Он повернулся и гордо удалился. Дурнев, с
заторможенностью и одновременно с яркостью восприятия только что проснувшегося
человека, созерцал жирную складку на шее у генерала, его бритый затылок и
красные гулкие пятки.
