Все молчали, ожидая, что скажет генерал. А генерал, глядя на расстеленную на столе карту, размышлял о странностях географии. Удивительные русла прорезают себе великие реки, просто шутки Господни. Вот Днепр. Упрямо, от самого Киева направляясь к югу, к Азовскому морю, делает у Екатеринослава внезапный крутой разворот и, словно убоявшись пересохнуть в степях Северной Таврии, устремляется к Херсону и дальше к Черному морю. И от Каховки до Перекопа, преграждающего ненадежным старым земляным валом вход в Крым, оказывается всего лишь каких-то пятьдесят верст.
Между тем главные силы Врангеля ушли на двести и больше верст к северу и востоку от Крыма. И уходят еще дальше. А Крым, оплот белых, висит как спелая груша, подвешенная черенком к Каховке…
Каховка, маленький городок на берегу Днепра – вот где развернется решающее действие кампании. Если, конечно, красные поймут все так, как понимает это он. Ну а почему им не понять? Почти все они из того же Генерального штаба, что и Слащев.
– Мне бы хотелось прежде всего выслушать сообщения разведчиков, – сказал Яков Александрович, жестом останавливая Дубяго, готового доложить о диспозиции. – Полный отчет. Агентура, «языки», наблюдения…
– За последние несколько суток нам удалось взять несколько важных «языков» и установить посты наблюдения на той стороне, – стал докладывать Шаров. Он всегда начинал с сообщения об успешных действиях. Круглое, чуть одутловатое его лицо с набрякшими веками, скрывавшими взгляд, ничего не выражало и казалось сонным. Спячка хамелеона. Сидит, сидит на ветке, безразличный ко всему, а потом – хвать! – длиннющим, нитеобразным языком зазевавшуюся жертву…
И ведь прохвост, а незаменим. И все это знают, и он это знает. А реквизированное золотишко, почти не таясь, с каждым удобным случаем отправляет семье в Севастополь.
– Я не буду останавливаться на подробностях, – сказал Шаров.
Слащев согласно кивнул. Он знал подробности. Начальник разведки и контрразведки засылал своих людей через кучугуры возле Корсунского монастыря на ту сторону Днепра. В кучугурах война невозможна, это все знали – и посты на той стороне Днепра, против сыпучих песков, были слабы. Там, переправившись, и просачивались в красные тылы группы охотников Шарова. Кроме того, та сторона кишела партизанами – то ли махновцами, то ли самостоятельными отрядами, которых выгнали в плавни сами большевики, развернув в долине Ингульца невиданную продразверстку. Эти тоже иногда оказывали Шарову неоценимую помощь. Они много знали. Красные стояли напротив Каховки в Бериславе и окрестных селах, где у партизан было много родни, тоже обозленной на комиссаров.
– Первое. Сменился командующий правобережной группой красных. Вместо Павлова теперь Саблин. Пятьдесят первая дивизия пополнена, ее снова принял Блюхер. Также пополняются Пятнадцатая и Пятьдесят вторая латышская. Поступает артиллерия с базы ТАОН. Прибыло уже свыше сорока шести шестидюймовых гаубиц, столько же восьмидюймовых гаубиц Виккерса. Приехал главный инспектор артиллерии Грендаль. Новые назначения: начальниками артдивизионов стали Говоров, Благодатов и Яковлев. Прибыл главный инженер-фортификатор фронта Карбышев
[15]
. На станцию Снегиревка изо дня на день ожидают прибытия полка понтонов…
Этот короткий перечень ничего не сказал бы постороннему человеку. Но для Слащева он давал столько важнейшей информации, что трудно было сразу ее переварить. Он жестом приостановил Шарова, давая знать всем выражением лица, что очень признателен за ценные сведения. Дубяго пытался было вставить слово, но замолчал, ожидая, что скажет Слащев.
А Яков Александрович ничего не хотел говорить. Пока. Он хотел осознать всю горечь собственных предчувствий, которые превращались в действительность.
Пашка Павлов! Быстрый, толковый тактик, который нанес решающий удар Деникину под Орлом. Он, как и Слащев, был «павлоном», принадлежал к военной знати. Слащев, впрочем, наголову разбил его на Крымских перешейках, когда Павлов пытался ворваться на полуостров в начале года. Пашка выпустил из рук управление войсками, как только начал переправляться через многочисленные весенние речушки.
Лишь немногие знали, что Павлов страдает редчайшей психической болезнью потамофобией – боязнью текущей воды. Даже вид маленького ручейка с переливающейся, бегущей водой приводил его к обмороку и лишал возможности соображать. Если Павлова убирают с берегов Днепра, значит, предстоит переправа.
Саблин… Мальчишка двадцати трех лет. С немцами не успел повоевать, но в семнадцатом разбил юнкеров в Москве. И потом выиграл несколько сражений у генералов Белой армии. Он, безусловно, послабее Павлова, но ставят именно его. Да еще присылают понтоны. Значит, все-таки переправа!
И еще. Красные до предела усиливают артиллерийские войска. Причем тяжелыми орудиями, которые перевезти через Днепр крайне сложно, а некоторые – просто невозможно. И присылают первоклассных артиллеристов. Говоров и Благодатов – практики. Но Грендаль… Он – один из знатоков звукометрической разведки, впервые изобретенной русскими военными инженерами перед Великой войной. Значит, они хотят полностью раздавить слащевскую артиллерию, чтобы обезопасить переправу.
Но при чем тогда фортификатор Карбышев, который в свои еще молодые годы слыл подлинным талантом по части укреплений и минирования?.. Должно быть, красные не надеются на полный успех наступления и не без оснований. Едва лишь они выйдут в поле, Слащев может разбить их по частям и загнать обратно. Видимо, не забыли еще, как это было однажды.
Правда, Блюхер… Большевистский военный гений загадочного происхождения, якобы из крестьян. Но кому еще из крестьянских военачальников могла прийти в голову сумасбродная мысль одеть своих солдат в красные рубахи – нате, мол, цельтесь! – и повести их цепями на противника? Это скорее затея в духе утонченного дворянина Каппеля, родоначальника отрядов смертников.
