С раннего утра Старцев уже был в ЧК, которая, как он знал, работала практически круглосуточно. Во всяком случае, рабочий день начинался здесь еще до рассвета. Но о Наташе так ничего и не узнал. У Кузьмы Мурашко, курировавшего украинское направление, никаких сведений о Наташе не было. Да и то сказать: кто такая Наташа, что за величина? У Мурашко там, на встревоженной, непонятной Украине, тысячи агентов, и многие поважнее Наташи Старцевой, обыкновенной связной. Но и не только в этом дело. На юге Украины, неподалеку от устья Днепра, возле местечка Каховки, разгорались бои, грозящие перерасти в жаркую битву, которая может решить исход Гражданской войны. Это было основное поле деятельности ЧК на сегодняшний день.
Из ЧК он отправился в Гохран.
Было рано, день разгорался мутный. В центре Лубянской площади, у водоразборного фонтана, где высилась чаша, поддерживаемая мраморными нагими юношами, толпились водовозы, извозчики поили лошадей.
За зданием бывшего Дворянского собрания Старцев сел на трамвай. Переполненный вагон пополз вверх по Тверской. Народ был утренний, хмурый, глаза голодные. Ехали на службу. Все где-то служили. Главгвоздь, Главсвеча, Главспички. Говорили, на каждого рабочего теперь приходится по одному служащему, управителю. Забавно…
Утренняя встреча с Левицким почему-то началась с ощущения неловкости. Вчера оба погорячились. Управляющий, похоже, переживал за свое прямодушие, нескрываемое отчаяние. Евгений Евгеньевич смотрел как-то в сторону, лишь один раз бросил прямой взгляд, и в его серых глазах Старцев прочел вопрос: «И впрямь не выдашь? Не посадишь?»
– Давайте-ка разберемся в требованиях, – сказал Старцев, желая избежать ненужных объяснений и сразу перейти к делу. – Куда и кому идут ценности после обезлички?
– Ну очень уж видные камушки пока остаются у нас, – ответил Левицкий. – А остальные…
– Что значит пока?
– Пока – это пока. Временно. Да вы сами все увидите.
В кабинетике Левицкого (бывшей подсобке) все было заставлено антиквариатом. Малахитовая столешница, прибор с позолоченными грифонами, часы с нимфами и сатирами, бювары с инкрустациями и золотыми буковками – это все входило, так сказать, в гохрановский инвентарь.
Старцев сел за малахитовый столик, нежно провел ладонью – красота какая!..
Управляющий придвинул к Старцеву два бювара, заполненных бумагами. Подшитые одна к другой серенькие бумажки революционной эпохи, небрежные, с каракулями и лихими, как сабельный удар, росчерками.
Вначале Иван Платонович даже ахнул, перелистывая требования от всевозможных ведомств о выдаче шуб, сапог, перчаток кожаных, дамских туфель, шиньонов, письменных приборов… даже панталон и чулок.
К нам поначалу все свозили, – пояснил, нависая над профессором массивным телом, Левицкий. – Так сказать, итоги реквизиций у буржуазии. Слава богу, почти все раздали.
«…Три хорьковые (норковые) шубы среднего размера высшего качества для подарков заинтересованным лицам соседней страны… Замнаркоминдел М. Литвинов».
«…Двенадцать пар кавалерийских сапог (вытяжки) для премирования комполков… Комфронта М. Тухачевский».
Старцев не смог сдержать улыбку. Вот она, материальная изнанка романтики.
«…Для поощрения красных латышей – царских червонцев в кол. 28 000 шт. (или пятерок в двойном колич.)… Наркомвоенмор Лев Троцкий».
«…Отгрузить в Петроград на Монетный двор сорок пудов золотого лома, годного для афинажа…»
– Шубы – это когда мирный договор с Эстонией заключили, – комментировал Левицкий. – Царские червонцы мы тоже пока стараемся не отдавать на переплавку. Кое-где они все еще высоко ценятся. Но главным образом у нас в России.
Затем Старцев зарылся в ворох требований, которые касались небольших («Но желательно чистой воды, или желтых, или фиолетовых в 1–3 карата») бриллиантов.
Похоже, все ведомства помешались именно на таких камнях. Их требовали в Учраспред РКП(б), в Наркомфин, в Наркоминдел, в Реввоенсовет, в Наркомторгпром в количестве, превышающем самое пылкое воображение. Похоже, все занялись ювелирным делом, причем использовали лишь небольшие бриллианты и решительно отказывались от раритетов.
Впрочем, нет! «Для нужд делегации подыскать 5–6 крупных, до 20–30 карат, высшего качества бриллиантов… Наркомторгпром Леонид Красин».
– Это для чего же? – спросил Старцев.
Левицкий покачал головой и сжал губы: мол, догадываюсь, но говорить не желаю. И так наболтал достаточно.
Но больше всего требований поступало от Комитета политического Красного Креста, которым руководил Вениамин Михайлович Свердлов, брат покойного председателя ВЦИКа. Красный Крест поглощал бриллианты совками, лопатами и даже мешками, намного превосходя в этом Исполком Коминтерна
[17]
.
– Ну Коминтерн, понятно, – пробормотал Иван Платонович. – Коммунистическое движение, мировая революция… Допустим! А Красный Крест? Что, вызволение наших пленных? Обеспечение их условий?
Левицкий молчал. Похоже, он ждал каких-то действий от Ивана Платоновича, сам же решил пока устраниться.
Старцев посмотрел на него с нескрываемым осуждением. «Раз ты финансовый лев, что ж ты не защищаешь свои владения?» – хотел было спросить он.
А Левицкий, внешне уверенный, сановный, в хорошо сшитом, хотя и изрядно осевшем на тощей фигуре костюме, отвернулся и еще долго продолжал молчать. Но потом, тряхнув гривой полуседых волос, тихо пробасил:
– Вы там, наверху, свой человек. Член РКП(б). Вас и арестовать-то не могут. А со мной разговор будет короткий… Да вы ведь еще вроде и одни, без семьи? А мне каково?
Что ж, была правда в его словах. Защищать народное достояние придется в одиночку.
Поразмыслив, Старцев решил, что со всеми сомнениями следует обратиться к Бухарину. Прежде всего, все говорят, Николай Иванович – человек доброжелательный, общительный, свойский. И при этом должности у него – ого-го! Член ЦК, с Лениным видится едва ли не каждый день. Всем известно: Ильич его любит и называет «наш Бухарушка». Как же! Теоретик партии, голова! К тому же он еще и главный редактор «Правды», что тоже немаловажно. И еще он член Исполкома Коминтерна и его так называемого Малого бюро, которое выделено из Большого бюро для непосредственного руководства всей огромной международной организацией революционеров.
Как говорится, высоко сидит Николай Иванович, далеко глядит. Не Старцеву чета.
Да, к Николаю Ивановичу! И немедленно!
Глава четвертая
ЦК партии все еще находился в Кремле. Но уже поговаривали о переезде этого важнейшего органа на Воздвиженку, которую по этому поводу готовились переименовать в улицу Коминтерна.
