– Не знаю даже… Странный старикан. Он
почему-то сразу хорошо ко мне отнесся, когда мы встретились в три часа ночи на
старом Тибидохском кладбище у склепа Чумы-дель-Торт, – небрежно сказал
Глеб.
У Тани закружилась голова. Ей почудилось, что
грозное имя, коснувшись темных рун, обрушилось на нее сверху камнепадом. Если
бы Бейбарсов не подхватил ее, она бы упала. Невероятно, что он вообще может
произносить это имя. Прежде она считала, что это в состоянии сделать только
Сарданапал, она и, возможно, этот неведомый юнец Мефодий Буслаев, про которого
говорят, что ему проще открыть магией врата Тартара, чем заставить сработать
простенький Пундус храпундус.
– Старое кладбище? Склеп Чумы? Разве
Чума… разве от нее что-то осталось после титанов? Сарданапал никогда ничего нам
не говорил, – сказала она охрипшим голосом.
– Малышка, – произнес Бейбарсов сострадательно. –
Ты не обижайся, но у меня такое ощущение, что это не я, а ты только что
прилетела сюда из глухой чащи.
Таня кивнула:
– Угу. Пипа тоже говорит, что это смешно,
когда москвичи спрашивают у иногородних, как им пройти на какую-нибудь улицу.
Но часто это так и происходит. Закон природы. Когда люди боятся отстать, они
чаще всего обгоняют.
Бейбарсов наконец перестал водить тросточкой
по полу и отставил ее в сторону. Одновременно он опустил ладонь с полыхавшим на
ней огнем, и Таня случайно увидела, что на пыли, где только что скользил край
трости, начерчен чей-то профиль. Прежде чем она успела разглядеть что-либо еще,
Глеб поспешно поставил на него ногу. Таня даже поморщилась, таким безжалостным
ей это показалось.
– И зачем ты вытащил меня сюда среди
ночи? Ты в курсе, что я встречаюсь с Ванькой? – спросила Таня.
– Да.
– И что ты по этому поводу думаешь?
– Я не обязан ничего думать по этому
поводу. Я-то с ним не встречаюсь, – хладнокровно отвечал Бейбарсов.
– Ты всегда такой наглый? По-твоему, я
должна терять голову всякий раз, как увижу некромага? – возмутилась Таня.
– Тебе решать. Но если серьезно, я на это
не надеюсь. В меня никто никогда не влюблялся, – улыбнувшись, проговорил
Бейбарсов.
– То есть ты хочешь сказать, что никогда
никому не нравился? – с сомнением спросила Таня, вспоминая о Гробыне,
которая слишком уж часто в последнее время упоминала Глеба в своих разговорах.
Разумеется, она перевирала его фамилию, называя его то Купайтазиковым, то
Грызисухариковым, то Кусайматрешкиным, но в варианте Гробыни это-то и было как
раз подозрительно. Правда, она могла и ошибаться.
– Скорее всего, никому, – сказал
Бейбарсов. – Когда ведьма меня украла, мне было столько лет, что всех
девчонок в мире я променял бы на одну машину с радиоуправлением. Ну а далее
несколько лет вообще выпали из жизни. Когда повсюду в землянке валяются кости и
высушенные человеческие внутренности, а за окном бродят не похороненные в войну
солдаты из увязшего в болотах подразделения СС и предлагают купить мундиры и
ржавые ордена, как-то совсем не до мартовских настроений… К тому же были и
другие причины. Как-нибудь, возможно, я расскажу тебе.
– А Аббатикова и Свеколт?
– У них, я думаю, то же самое. Ленка
Свеколт все время училась. Под конец даже старуха-ведьма от нее спасалась, так
Ленке хотелось узнать все тайны некромагии. А Аббатикова… – Глеб
задумался. – Знаешь, похоже, Аббатиковой я когда-то нравился. Но не думаю,
что это было настоящее чувство. Так, что-то детское, поверхностное, едва ли
серьезное…
Таня спохватилась, поймав себя на мысли, что
начинает его жалеть. А от жалости до любви, как известно, один шаг. Разве не
так же она когда-то полюбила вихрастого Валялкина?
– И из-за того, что ты жил у ведьмы, ты
решил за мной ухаживать? У тебя нет шансов, – заявила Таня решительно.
Все-таки этот тип, сдернувший ее ночью с
постели и заставивший следовать за золотой нитью, ужасно тревожил ее в
последнее время, нарушал хрупкую внутреннюю гармонию.
Глеб усмехнулся:
– Ну, нет так нет. Думаю все же, что я
еще помучаюсь…
Таня повернулась и быстро вышла. Уже шагнув на
первую ступень длинной лестницы, она повернулась, опасаясь, что Бейбарсов
последует за ней. Однако Глеб этого не сделал. Он вновь чертил что-то тростью
на пыльном полу, и, казалось, его занимало теперь только это.
Всю обратную дорогу Таня с раздражением думала
о Бейбарсове. Он казался ей самоуверенным и напористым человеком, в котором,
однако, было нечто такое, что заставляло ее вспоминать о нем куда чаще, чем ей
самой того хотелось.
И лишь на Жилом Этаже, подходя к комнате, она
спохватилась, что за последний час вспомнила о Ваньке лишь однажды, и то
приводя его в качестве аргумента для Бейбарсова. Это показалось ей таким
несправедливым, таким обидным для нее и для Ваньки, что она без особого повода
запустила Дрыгусом-брыгусом в Инвалидную Коляску, которая терпеливо стояла на
пересечении коридоров в надежде испугать какого-нибудь первокурсника.
Коляска дважды перевернулась в воздухе,
заскрипела и оскорбленно сгинула, так и не дождавшись первых петухов. Таня решительно
открыла дверь своей комнаты и, едва успев сделать шаг, вскрикнула, столкнувшись
нос к носу с Сарданапалом.
* * *
Гробыня Склепова проснулась оттого, что Паж
настойчиво стягивал с нее шпагой одеяло.
– Ты что, зарезать меня хочешь, ревнивое
создание? – возмутилась Склепова, открывая глаза.
Она совсем было собралась запустить в скелет
Дырь Тонианно заклинанием и уже подняла руку с перстнем, но внезапно услышала,
что кто-то нетерпеливо и, похоже, давно стучит в дверь.
– Кого еще по ночам носит? Я предупреждала:
до десяти утра меня не доставать. Раньше десяти я могу только убивать. Глом,
это ты? – крикнула Гробыня.
– К сожалению, нет, милостивая
государыня! – вежливо ответили из-за двери.
– Кто у нас еще такой прихлопнутый
культурой? Жикин, что ли? Шурасик? Пнистый Скряга Дыр? Мин херц
Супчиков-Бульонский, поклонник Пипы и всяких прочих муз? – спросонья
пыталась определить Склепова.
– Снова не угадала.
Перестав играть в угадайку, Склепова сердито
дернула дверь и тотчас от изумления едва не ввинтилась в пол, как штопор в
горлышко бутылки.
– Ой, блин! Сарданапал! Извините,
академик! – прохрипела она, бросаясь закутываться в одеяло.
– Жикин, Шурасик, Гломов, Бульонов? Так
вот кто ходит по ночам по комнатам девочек? – с вежливым любопытством
произнес академик.
