– А ты мне рот не затыкай, Склепова! Ты
спросила, и теперь слушай ответ! И имейте все в виду, если эта мерзкая
Гроттерша только посмеет мне помешать, я сварю ее в масле, выпотрошу, а потом…
М-м-м! Тьфу!
Кто-то – возможно, все та же Шито-Крыто –
метко телепортировал в рот Зализиной скомканную салфетку. Таня мысленно
поблагодарила того, кто это сделал. Зализину утихомирить можно было только
ручкой лопаты по затылку или кляпом. Остальные методы воздействия были
нерезультативны.
– А ты, Гробыня, сколько хочешь? –
спросила Таня, пока очередь не дошла до нее. На этот вопрос ей отвечать не
хотелось.
– А я штук восемь, – немедленно
откликнулась Склепова.
– Издеваешься?
– Не-а. На этот раз нет, – очень
серьезно ответила Склепова.
– Зачем?
– Не знаю зачем… Но хочется. Я, ну в
смысле я такая, как я есть, и вдруг у меня восемь детей.
– И какая же у них будет фамилия? Гломов?
Пуппер? Бейсобачкин? – ехидно спросила Шито-Крыто.
Гробыня, забывшая, как видно, поставить блок
от подзеркаливания, посмотрела на нее с раздражением.
– Комбинации, дорогуша, могут быть
разнообразными. А вот про Топимикробкина не надо! Топимикробкин – это
святое, – ответила она.
Рита улыбнулась самой ехидной из своих
тридцати улыбок. От Гробыни это, естественно, не укрылось.
– И вообще, еще раз про
Наступай-на-Слонищева кто заикнется, того я сглажу в особо циничной
форме! – предупредила Склепова.
– Ты же его все время ругала? Или ты
хочешь сказать, что он тебе нравится? – Пупсикова изумленно распахнула
рот.
– Я ничего не хочу сказать. Все, что я
хочу сказать, я говорю сразу и без ломаний. Или даже вначале скажу, а потом
думаю: хотела ли я это
сказать или не хотела… И вообще лучше к
Аббатиковой приглядитесь! Она нет-нет да так на него зыркнет, что у меня
амулеты от сглазов нагреваться начинают, – отрезала Склепова.
Тема была закрыта.
* * *
Когда в установленный час они спустились в Зал
Двух Стихий, там было полно народу. И без того огромный зал, еще больше
расширенный свежим заклинанием пятого измерения, казался бесконечным. В отдалении,
со стороны противоположной Лестнице Атлантов стены, шумел водопад. Порой ветер
доносил его брызги. Кроме того, где-то рядом ощущался осенний лес. Под ногами у
Тани шуршали желтые кленовые листья. И это было тем заманчивее, что за окном
стояло лето.
На четырех хрустальных колоннах в центральной
части зала был установлен помост для преподавателей. На нем, точно принимая
военный парад, стояли Сарданапал, Медузия Горгонова, Зуби, Соловей О.
Разбойник, Поклеп Поклепыч, Готфрид Бульонский и Тарарах. Медузия была в
строгом темном платье, Зуби – в пышном красном, и даже Тарарах не в звериной
шкуре, как обычно, а в новых футбольных трусах, за резинку которых он заткнул
здоровенную палицу с железными шипами. Эту палицу Тарарах носил с собой только
в самых торжественных случаях. Готфрид Бульонский поглядывал на оружие Тарараха
с завистью и даже дергал Зуби за рукав, чтобы она тоже посмотрела. Однако Зуби
палицами не интересовалась и с досадой отмахивалась от мужа. И лишь Поклеп
Поклепыч был в обычном куцем пиджачке, настолько пропахшем русалкой, что
Медузия то и дело брезгливо подносила к ноздрям платок.
Джинн Абдулла и Безглазый Ужас парили над
помостом, не нуждаясь в опоре и не завися от бренной плоти. Немного погодя
Абдулла раздобыл где-то персидский ковер-самолет и носился над головами
учеников так низко, что, казалось, мог зацепить их пышными кистями.
Усы академика Сарданапала, освобожденные от
власти золотых зажимов, в восторге метались из стороны в сторону, как
автомобильные дворники в дождь. Причем правый, наиболее шкодливый ус то и дело
задевал заговоренное пенсне. По тому, как улыбался Сарданапал и как поглаживал
бороду, видно было, что все изменения в зале – его заслуга. Примерно оценив
объем магической работы, Таня поняла, что ей для того, чтобы сделать с Залом
Двух Стихий то, что сотворил с ним за считаные часы Сарданапал, пришлось бы
учиться не пять лет, а по меньшей мере пятьдесят. Совершенство в любом деле
безгранично. Верхней планки не существует и не может существовать.
Таня пробиралась в толпе учеников, отыскивая
Ваньку и Ягуна. Кроме выпускников здесь были еще вторые, третьи и четвертые
курсы. Таня поглядывала на них с легкой снисходительностью. Ей казалось, что
малышня невообразимо важничает. С другой стороны, насколько она себя помнила,
сами они пару лет назад вовсе не считали себя малышней. Просто чем выше
заберешься на дерево жизни, тем меньше кажется то, что находится внизу. И
одновременно тем больше боишься упасть…
Многих из однокурсников Таня едва узнавала.
Например, Гуня Гломов в черном строгом костюме, ослепительной рубашке и с
галстуком-бабочкой походил на охранника крупного мафиози. Красивый смуглый Жора
Жикин, у которого пробивались тонкие пошловато-задорные усики, – на
наемного танцора. Семь-Пень-Дыр, все пальцы которого были унизаны перстнями, –
на солидного банкира азиатского происхождения, и даже мешковатый Кузя Тузиков
казался гораздо солиднее, чем был на самом деле. Он даже веника с собой не
взял, что было уже значительным шагом эволюции на пути очеловечивания.
Несмотря на величину зала, основной народ
сгрудился в центре, держась ближе к фуршетным столам. Таня лавировала в толпе.
На кого-то налетала она, кто-то на нее. Кто-то здоровался, кто-то проскакивал
мимо, как кусок мокрого мыла.
Шурасик стоял рядом с Леной Свеколт и втолковывал
ей:
– Если рассматривать женщину как шутку
природы, то, согласен, получилось смешно. Ха-ха-ха! Ненавижу вас, девчонок,
всеми швабрами души!
Свеколт, не слушая, терпеливо и благосклонно
кивала. Она была неглупа, и ум подсказывал ей, что смысл речей мужчины не в
том, что он говорит, а в том, что хочет сказать. Или даже так: в том, что он
мог бы сказать теоретически.
– Ваньку с Ягуном не видел? –
спросила у Шурасика Таня.
– Там где-то, – сказал Шурасик,
кивая в толпу.
Он хотел отвернуться, но пригляделся к Тане и
поймал ее за руку.
– Погоди-ка минутку! – приказал он.
Шурасик нашарил в кармане хрустальный шар,
внутри которого горел синий огонь, и быстро коснулся им Таниного лба. Синий
огонь стал черным, разросся. Прозрачный шарик сделался мутным. Лена Свеколт
посмотрела на Таню с сочувствием и что-то негромко шепнула Шурасику. Тот кивнул
и, убрав шар, стал делать руками сложные пассы. Его кольцо то и дело
вспыхивало. Таня ощущала легкие уколы.
– Что ты делаешь? – спросила она.
