– Но, как бы там ни было, сейчас мне
просто хочется высказать то, что у меня на душе, – продолжал
академик. – Пять долгих лет мы были с вами вместе. С кем-то даже гораздо
дольше. А, Гуня, что скажешь?.. Пять лет мы передавали вам те знания, право на
которые вы получили по своему рождению, по тому таланту, который невозможно
утаить в себе. Кто-то из вас сумел взять у нас многое, кто-то ухитрился не взять
почти ничего – и когда-нибудь, поверьте, еще пожалеет об этом. Дальше ваши
дороги разойдутся. Кто-то, возможно, решит остаться в магспирантуре. Другие
выберут иной путь. Кого-то он заведет в тупик, кого-то к великим свершениям. Но
как бы там ни было – всегда помните: вы тибидохские маги, и на ваших плечах
лежит не
только ответственность за Буян, Лысую Гору и
школу волшебства, но и за весь славянский магический мир. А это более чем
почетная ноша, не забывайте об этом! Вот и все, что я хотел сказать, а теперь…
Джинн Абдулла демонстративно застонал, точно
от зубной боли. Коснувшись локтя Сарданапала, Медузия что-то шепнула ему.
Академик, спохватившись, откашлялся:
– Еще минуту внимания, друзья! Совсем
забыл! По просьбе Абдуллы я с радостью передаю ему слово. Насколько я знаю, он
хочет прочитать
«Оду на окончание Тибидохса»!
Джинн Абдулла, давно в нетерпении
подскакивавший на ковре, спикировал к преподавательскому помосту так
стремительно, что Поклепу, чтобы его не сбило с ног, пришлось ухватиться за
Тарараха.
Кверрус эрритам консерум
Адальвайс верси миури!
Шээрнус аперсит мацвари!
Куберкоркис сверлид рвау!
– по памяти начал Абдулла, торопливо
извлекая из своего халата свиток.
Пол задрожал. У младшекурсников, не успевших
поставить блоки, пошла носом кровь. Атланты на лестнице стали зажимать уши,
забыв о необходимости держать своды. Школа пошатнулась.
– Стоп-стоп-стоп! Хватит! Скажем джинну
Абдулле большое человеческое спасибо! Аплодисменты, друзья! Скорее! –
закричала Великая Зуби.
Зал начал поспешно рукоплескать, заглушая
джинна. Страшный гул мало-помалу стих.
Абдулла оскорбленно повернулся к академику:
– Но вы же обещали!
– Э-э-э… Дорогой Абдулла, как бы
правильнее выразиться… Я ожидал, что ода будет более понятной и менее
смертоносной. Ну, что-нибудь в духе:
Царей и царств земных отрада,
Возлюбленная тишина,
Блаженство сел, градов ограда,
Коль ты полезна и красна!.
[5]
– Но моя «Ода» в тысячу раз
лучше!.. – заспорил Абдулла.
– Она смертельно опасна, дорогой Абдулла!
Это чистейшая черная магия, которую даже стражи мрака не рискуют
использовать!.. По техническим причинам «Ода на окончание Тибидохса»
откладывается до момента конца света! – решительно отрезал академик.
– Кстати, у меня хорошая идея! Абдулла,
почему бы тебе не написать приветственную оду
Магфорду, ее декану и самой доброй тете? Должно же у нас быть секретное оружие?
В конце концов не одни булыжники оружие пролетариата! – подмигнув Абдулле,
предложил Тарарах.
– Не сомневайся! Я так и поступлю. И горе
тому, кто помешает мне ее прочитать! – мрачно сказал Абдулла и,
демонстративно повернувшись к академику спиной, покинул собрание.
Соловей О. Разбойник попытался что-то сказать,
но гомон в зале стоял такой, что его не услышали. На просьбу немного помолчать
никто не реагировал. Тогда, покачав головой, тренер свистнул в два пальца.
Первые четыре ряда повалились как кегли. Тишина сразу стала гробовой.
– Короткое объявление! Завтра в 9 утра
все пятикурсники, летящие в Магфорд, должны быть на драконбольном поле! Никому
не опаздывать. Всем тепло одеться. Лететь будем на большой высоте. Если
вопросов нет, всем счастливого выпускного!
– Вопросов-то нет! Принесите кто-нибудь
мой слуховой аппарат и новый барабан для перепонок! – трогая свои уши,
проворчал Ягун.
– А теперь совместный подарок ученикам
Тибидохса от преподавателей и не только от них! Ну, где вы там? Начали! –
весело крикнул Тарарах и, замахав руками, подал кому-то знак.
На Лестнице Атлантов показалось около
полусотни домовых с музыкальными инструментами. Учитывая несоответствие размеров,
гитару несли четверо домовых, саксофон – шестеро, а здоровенный барабан – около
десятка. Все домовые пыхтели и все были преисполнены ответственности. Помогая
друг другу и охая, они спускались по огромным ступеням, каждая из которых была
выше их роста. Учитывая, что им приходилось еще нести инструменты, зрелище было
печальное. Тане с ее развитым зрительным воображением немедленно захотелось
снять рекламный ролик, в котором десять младенцев второго года жизни стаскивают
по лестнице концертный рояль.
В какой-то момент барабан выскользнул и
покатился вниз. Домовые, спасаясь, с писком бросились в разные стороны, потеряв
свои музыкальные инструменты.
– Это что, черная комедия для
садистов? – поинтересовалась Гробыня. – Тогда почему мы смотрим ее
стоя? Требую себе место в первом ряду! Гуня, кресло!
Тарарах бросился было к домовым на помощь, но
его опередила Медузия. Она щелкнула пальцами, и мгновение спустя оркестр стоял
уже на одном из столов в центре зала, настраивая инструменты. Особенно забавен
был маленький домовенок с бас-гитарой, который суетился, подпрыгивал и жалобно
искал глазами, куда ему воткнуть электрическую вилку.
– Сейчас будут танцы! – сказал он.
Предчувствуя, что танцы будут парными, Ягун
высматривал в толпе Катю Лоткову.
– Пригласи я кого-нибудь другого, меня не
поймут. Почему-то многим трудно поверить с первого раза, что я патологически
верное и преданное существо! – пояснил он Тане.
– Я в это верю, – улыбнулась Таня.
– Правда? Хм. Польщен. А кого ты, кстати,
пригласишь на белый танец?
Хотя и с колебанием, Таня хотела было сказать:
«Ваньку», потому что только с ним она обычно и танцевала, но почему-то
осеклась.
– Я вообще не буду танцевать, –
сказала она и с вызовом посмотрела на Ягуна, готовясь дать отпор, если он
станет задавать вопросы.
