Экзамены были введены по личному распоряжению
Сарданапала. Академик посчитал, что выпускник Тибидохса не может ограничиться
одним тестом Теофедулия.
Преподаватели не собирались делать никому
послаблений. Будто и не они недавно вернулись из небытия после истории с
колодцем Посейдона. Каждый выражал свое отношение в собственной манере. Великая
Зуби посмеивалась и куталась в плед. Она имела свойство мерзнуть даже летом.
Тарарах пожимал плечами и бурчал, что как ни
крути, а магических зверей лечить надо. «Ежели
не то ему, миляге, дашь, так он и не туда копыта откинет», – заканчивал он
сурово, что доказывало его решимость серьезно подойти к экзамену.
Медузия же вообще воздерживалась от каких-либо
прогнозов, лишь уронила вскользь, что ее экзамен сдадут все. «Все, кто
выживет», – уточнила она после всеобщего облегченного вздоха. Затем она
вручила Готфриду Бульонскому таинственный черный чемодан, окованный снаружи
стальными полосами с рунами, и отправила его в таинственную командировку.
Готфрид вернулся через два дня поздно вечером. Его случайно видел Кузя Тузиков,
потом утверждавший, что Бульонский был белый как бумага, шатался и прижимал к
груди чемодан. Стальные полосы чемодана, по словам Тузикова, были прогнуты
внутрь, и вообще чемодан выглядел так, будто на нем посидели Дубыня, Усыня и
Горыня. Вначале по очереди, а затем и все вместе.
Впечатленный Тузиков примчался в гостиную,
давно уже ставшую общей, ибо невозможно всерьез сидеть по разным углам на том
только основании, что у кого-то искры красные, а у кого-то зеленые, и мигом
выложил все, что видел.
– Если в чемодане то, что я думаю, то я
не думаю, что Медузия хорошо подумала, когда думала, как ей разнообразить наш
последний экзамен. Вот как думается мне! – авторитетно заметил Шурасик.
– Почему последний? Последний же история
магии? – удивился Жора Жикин.
– Говоря последний, я имел в виду
«последний в твоей жизни». Я-то уж как-нибудь сдам, – уточнил Шурасик и
утешающе похлопал тибидохского красавчика по посеревшей щечке.
– Мертвые, живые, какая разница! От моего
экзамена ничто не освобождает! Я вас и на том свете достану, хе-хе! –
дружелюбно позванивая кандалами, предупредил Безглазый Ужас. Он выглянул из
стены, подобрал скатившуюся с плеч голову, закапал ковер кровью и удалился, как
весны моей златые дни.
– Свинтусы неблагодарные эти преподы! Нет
чтоб экзамены вообще отменить! И зачем я их спасала, этих уродов? Зачем
старалась, зачем мы с Ванечкой нервы себе портили? А?! Ну что молчите,
струсили? Сказать нечего? – с надрывом произнесла Лиза Зализина.
В воздухе неуловимо распространились флюиды
тетушки истерики. Огонь в печи позеленел от досады, зачадил и погас.
– Лизон! Недооцененная ты наша! Держи
себя в руках! Отойди в уголок и мучайся в тряпочку! – отрезала Склепова.
На другой день за обедом в Зале Двух Стихий
развоевался Поклеп.
– И правильно! Выпускник Тибидохса – это
не висельник какой-нибудь! Это звучит гордо! Тибидохс всегда Тибидохсом был и
всегда им останется. Сейчас школ магии развелось столько, что хмырями не
закидаешь! На Лысой Горе как дождик пройдет, один-два новых магверситета
вырастают. Была столовка для мертвяков – хлоп! – высшая школа
магменеджмента! Был сарай, где три ведуна от мухоморов глюки ловили, –
магверситет народной медицины! – рассуждал он.
Затем он потер ручки и громко, но ни к кому не
обращаясь, добавил:
– Тест-то еще туда-сюда, исхитриться
можно… Тьфу, листик бумажки! А вот посмотрим, какие вы будете умные, когда
личиком к личику, фэйсик, так сказать, к фэйсику… Да без билетов! То есть
билет-то будет, конечно, но после пары фразочек отвечающего прерывают и
начинается произвольная дружелюбная беседа по материалам всего курса! Это
знаешь? Умничка. А это? А это? О, сбиваемся? Попрошу осветить эту тему
подробнее! Носик к носику, рожица к рожице, глазки в глазки!
Это «глазки в глазки» он произнес с таким
предвкушением, так вкрадчиво, что всем стало не по себе, а Верка Попугаева
упала в обморок. Правда, быстро очнулась и даже успела подслушать парочку
разговоров, не имевших к ней никакого отношения. Впрочем, такая уж была
врожденная магия Попугаевой. Ни стены, ни расстояние не были для нее преградой.
Разве что заклинания да особые защитные руны способны были немного ограничить
ее здоровую любознательность.
Из-за кошмарных экзаменов и необходимости
готовиться к ним дни стали такими бесконечными, что подозрительный Шурасик даже
бегал по школе с особым амулетом и проверял, не использовал ли кто из преподов
заклинание растяжения времени. Амулет ничего не зафиксировал, однако подозрения
Шурасика окончательно не рассеялись.
В эти же дни Шурасик ухитрился поссориться с
Ленкой Свеколт из-за формулы суммарного выражения темной магии, которую
Свеколт, по его мнению, выводила неправильно, делая ошибку в девяносто втором
по счету неизвестном. Со всяким другим человеком поссориться по такому
туманному поводу, конечно же, невозможно, однако Ленка Свеколт была из того же
теста, что и Шурасик. Они расплевались, по ходу дела испепелив случившийся
поблизости стул.
Именно поэтому настроение у Шурасика было
скверное. У него все валилось из рук, и он то и дело ворчал:
– Женщина – это пародия на мужчину.
Крайне неудачная. Изделие из ребра, глупое как пробка!
– Шурасик, утихни! – сказала Катя
Лоткова, оказавшаяся случайно рядом.
– Лоткова! Объясняю тебе предельно просто
и даже с понятными девушкам примерами. Женщина не обладает достаточным объемом
мозга для принятия жизненно важных решений. Телеграфирую губами: не обладает.
Поэтому она не должна лезть в высшую магию формул, а тихо варить бульончик из
трав, помешивая его ложкой! А теперь иди и обдумай то, что я тебе
сказал! – сердито ответил Шурасик.
Катя хмыкнула. На Шурасиков не обижаются.
Шурасики существуют в собственном мире, который связан с остальным миром разве
что крошечным окошком в кирпичной стене.
– Шурасик, кажется, ты только что связал
веник и этим очень огорчил свою фирму, – сказала Катя и ушла.
– Свеколт и Шурасик поругались? Ну-ну. Я
всегда был уверен, что разные люди могут уживаться вместе, а одинаковые нет.
Вот вам живое подтверждение. Правда, они все равно помирятся, хотя бы для того,
чтобы разругаться вконец, – заметил по этому поводу Баб-Ягун.
* * *
