– Ах как неаккуратно есть на завтрак
много жирной пищи! Всегда могут приключиться колики! Лежите, юноша! Я уверен,
через пару минут вам полегчает… А девушке я помогу. С детства любил носить
музыкальные инструменты.
Бейбарсов взялся было рукой за гриф, но
страдающий от колик Пуппер, подбежав на четвереньках, ухватился за струны.
Струны жалобно застонали. Таня поняла, что еще немного – и вместо одного
старинного контрабаса у нее будут целых два, но не подлежащих восстановлению.
– Отпусти! Окочуришься же! – без
особого сожаления предупредил Бейбарсов.
Но Пуппер был упрям.
– Ньет! Татьяна, я не понималь, что со
мной. Пусть я умираль, но я оказать тебе хелп! Пусть на моей могиле написать:
«Пуппер умер, но тащиль ее контрабас!» – сказал он с мукой в голосе.
Бейбарсов пожал плечами и, буркнув: «Это была
не моя идея!», вновь уставился на трость. По телу Гурия пробежала дрожь, и он
застыл, уткнувшись лбом в песок.
Таня огляделась. Ей казалось, она бредит. Все
было как в дурацком кино. Пустое поле, моросящий дождь, двое, застывшие в шаге
друг от друга, не то любя, не то ненавидя, и третий, лежащий на песке.
– Ты убил его? – спросила она
неожиданно спокойным голосом.
Глеб покачал головой.
– Нет. Он в обычном обмороке. Но если я
поверну трость вот так, то… – начал Бейбарсов. В его глазах появилось нечто
маниакальное. Рука стала поворачивать трость.
Зеленая искра обожгла ему кисть, заставив
выронить трость. Таня подула на кольцо.
– Не трогай Пуппера! Уходи! –
сказала Таня Бейбарсову.
С минуту Глеб смотрел на нее так пристально,
что Таня ощущала давление его взгляда. Взгляд был страстный, бархатный,
манящий, однако разумом Таня понимала, что глуп тот мотылек, который летит на
огонь.
«Если я позволю ему один раз принять за меня
решение – это будет продолжаться всю жизнь. Тот, кто потерял корону однажды,
едва ли вернет ее вновь», – подумала она.
– Не думай об этом! – сказала она
Бейбарсову. – Не трогай ни его, ни Ваньку! Только прикоснись к ним,
некромаг!
Бейбарсов усмехнулся краем рта.
– Допустим, я послушаюсь тебя и не трону
этих беспомощных малюток, которые зачем-то учились магии. Но что я получу
взамен? – спросил он.
– А всегда нужно получать что-то взамен?
– Желательно. Таковы правила торговли.
– Не все покупается, – произнесла
Таня с раздражением.
– Ты хотела сказать: не все покупается за
деньги. Что ж, готов признать, это так. Но то, что не покупается за деньги,
покупается за красоту, ум, благородство, за хороший характер или просто за
случайную улыбку. Даже сосулька, срывающаяся с крыши, покупает мгновение
счастливого падения, разбиваясь потом вдребезги. Чем не сделка? Все в этом мире
– торговля, хотим мы того или нет. Нет вещей, которые не стоят ничего. Как бы
жалок ни был предмет, всегда найдется другой предмет, который можно за него
получить.
– У тебя нет больше шансов,
Просикопеечкин! Только что ты все себе испортил. Любовь нельзя купить, но можно
потерять, – сказала Таня с негодованием.
Бейбарсов посмотрел на нее с усмешкой:
– А еще любовь можно продать. Как ты
смотришь на сделку: один твой поцелуй за тушку Пуппера? К сожалению, у меня с
собой нет крови вепря, так что цена довольно-таки умеренная. В какой-то мере
это даже демпинг.
– Я поцелую тебя? Ты надышался эфиром,
Душикотиков?
Бейбарсов наклонился, поднял свою трость и
отряхнул с нее песок.
– Жаль, хорошая могла бы быть сделка… Что
ж, придется завершить начатое. Бедный-бедный Пуппер! Кто мешал ему серьезно
заняться защитной магией?
– Какая же ты сволочь, Бейбарсов! –
сказала Таня, вскидывая кольцо.
Если будет нужно, она применит двойной Искрис
фронтис. Вот только будет ли толк? В любом случае прикончить Пуппера она не
позволит. Даже если шансов у нее почти нет.
– Я сволочь? Вовсе нет, – мягко
сказал Бейбарсов. – Просто я поставил цель и иду к ней. А когда достигну
цели, стану мягкий и пушистый. Ну а сейчас все просто воля обстоятельств. Не
виноват же я, что под ногами у меня путаются фанат драконбола и любитель
магических зверушек?
– Кто тебе дал право так их называть?
Фанат драконбола и любитель зверушек были давно, когда ты еще не путался под
ногами! – возмутилась Таня.
– Это их забота. К тому же неизвестно,
кто действительно был первым. Тот, кто ошивался рядом год за годом, или тот,
кто действительно любил и страдал.
– Ты не стоишь даже пальца Пуппера и
Ваньки!
– Никто нас не оценивал. Но если это и
так, то жизнь не магазин. Полководцы, которые не стоят даже кариесного зуба
худшего из своих солдат, командуют армиями.
Логика Бейбарсова была как рыцарская броня. Ни
одного неуязвимого места. Можно было проломить броню, расплющить ее вместе со
всем содержимым, как порой турист, не имея чем открыть консервную банку, в
досаде сминает ее камнем, но таких внутренних сил Таня в себе не ощущала.
– И что же у тебя за цель? –
спросила она зачем-то.
– Простенькая такая. Четыре буквы в
имени. Первая «Т», – сказал Бейбарсов.
– Я?
– Такая буква в этом слове тоже
есть, – признал Глеб.
– Тебе не светит.
– Возможно. Но я никогда не отказываюсь
от задуманного. Кроме моей цели, существует лишь одна-единственная вещь,
которая имеет для меня значение.
– Твои рисунки? – спросила Таня с
внезапным интересом.
– Все может быть, – сказал Бейбарсов
ускользающе.
У Тани создалось впечатление, что он
старательно избегает любого разговора о своих рисунках. И связано это,
возможно, не только с обычной авторской скромностью и страхом быть осмеянным.
– Ты веришь в сны? – спросил Глеб.
– Не особенно, – сказала Таня,
слегка кривя душой.
В сны-то она верила, но уж слишком много
глупостей снилось ей в последнее время. Спутать же вещий сон со сном-мороком
очень просто.
– Значит, тебе никогда не снились
настоящие сны? Ой ли? – недоверчиво спросил Бейбарсов. – Вот мне,
например, когда становилось совсем плохо, там, у ведьмы, среди всей этой
мертвечины, снилось всякий раз одно и то же лицо.
– Мое?
