– С ума сошла? Вот-вот же матч! А лоб и
правда горячий… А все эти тренировки под дождем, будь они неладны! –
сказал он.
Таня терпеливо улыбнулась ему. Милый-милый,
заботливый Ванька, какой же ты все-таки чайник! Мысли ее, оставив Ваньку,
вернулись в недавнее прошлое.
«Аббатикова… Она сама признает, что была
увлечена Глебом. Да и меня, похоже, она не слишком любит…» – вспомнила Таня с
тревогой.
Язык у нее точно драконьим пламенем обожгло.
Глаза заслезились. Она вспомнила раскаленную ложку Шурасика для снятия сглазов
и роковых проклятий. А уж не она ли, Аббатикова, тогда постаралась? О, Древнир!
Как же все это надоело! Она начинает вязнуть в этих мелких противных дрязгах, в
быту и сплетнях! И это сейчас, хотя столько лет была инстинктивно выше этого.
– Слухам можно верить, можно не верить.
Одного нельзя делать – опровергать, – услышала она голос Ваньки,
пробившийся к ней словно сквозь туман.
К чему это он сказал?
Глава 12
Вечно жить не запретишь
Сборная мира прилетела среди ночи, в четвертом
часу. Незадолго перед тем пронесся слух, что она задержалась в дороге из-за
бурана в Южной Америке и будет только завтра к вечеру. Десятитысячная толпа,
давно зевающая, в считаные минуты разбрелась. На драконбольном поле осталось
только человек восемьсот самых упорных, которые тоже постепенно улетучивались.
Таня с Ванькой сидели на сыроватой скамейке в
одном из последних рядов. Сектор был почти пустым. Тане не спалось, хотя завтра
должен был состояться матч. Она поняла, что будет бродить всю ночь по
магфордскому парку, и обрадовалась, когда поняла, что верный Ванька согласен
быть ее спутником.
Моросил противный дождь, такой мелкий, что
казался просто брызгами из пульверизатора. Ванька давно снял с себя свитер и
натянул его Тане на плечи. И хотя Таня была в непромокаемом драконбольном
комбинезоне, она не протестовала. Она давно поняла, что в своем жертвенном стремлении
подхватить насморк Валялкин ни перед чем не остановится и будет идти до конца.
Не потому ли в него влюбилась нуждающаяся в гиперзаботе Зализина?
И опять Таня поймала себя на злой, какой-то
слишком циничной и непривычной для нее мысли. Нет, с ней определенно что-то
происходило. Давно она не ощущала себя такой несовершенной.
Внезапно один из припозднившихся фанов Пуппера
громко закричал, показывая на что-то в небе. Таня вскинула голову. На горизонте
появился огненный змей. Его длинное, казавшееся бесконечным туловище с земли
было похоже на цепочку огней. В центре, где летел дракон, огненная цепочка
прерывалась, а затем переходила в переливающийся огнями хвост, состоявший из
многих сотен точек.
– Многовато для игроков. Орава
какая! – озабоченно сказал Ванька.
– А тренер? А запасные? А ангарные
джинны? А болельщики?.. Все-таки сборная мира – это не ноябрьский междусобойчик
лысегорских ведьм, – сказала Таня. Ей-то как раз обилие факелов не
показалось удивительным.
Змей скользнул к драконбольному полю и петлями
стал снижаться. Вскоре первые двое магов, составлявшие голову змея, спрыгнули
на песок и замерли, высоко подняв длинные факелы. За ними попарно, в том же
образцовом порядке приземлялись остальные. Прошло несколько минут – и все поле
дрожало факельными огнями.
В этой молчаливой, освещенной огнями толпе
было что-то страшное, мрачное, инквизиторское. Тане пришло в голову, уж не для
того ли сборная мира устроила это представление, чтобы оказать на игроков
Магфорда и их болельщиков психологическое давление? Чтобы слабый дрогнул духом
и усомнился в возможности победы. Команда Магфорда, как известно, тоже
использовала этот прием, прибывая на Буян с помпой.
– Ну что ж, – сказала Таня. –
Будем надеяться, они потратят всю ночь на этот цирк и завтра будут играть вяло.
Хотя шансы, конечно, небольшие.
* * *
– С вами Баб-Ягун, неофициальный
комментатор официального матча! Раньше я носил гордое имя «играющий
комментатор», ныне же, увы, только «летающий». В матче я участия не принимаю,
но на поле меня все равно выпустили, и даже, вообразите, на пылесосе. Хотя
поначалу многие убедительно просили меня остаться на скамейке запасных и
молчать в тряпочку. Тряпочку при этом обещали предоставить совершенно бесплатно.
Большое спасибо Сарданапалу и Соловью О. Разбойнику, которые подобрали-таки
если не ключик, то отмычку к сердцу тренера невидимок! Отмычка эта сидит в
одном из двух ангаров, плюется огнем на восемьдесят метров и зовется Гоярын.
Учитывая зыбкость моего положения, прошу
минуту внимания, стакан терпения и вагон понимания! Мое знание языка позволяет
мне полноценно работать только на славянскую аудиторию. Но оно и к лучшему.
Тонкие шутки юмора с приземлением торта в центр физиономии осмысливаются мной
только после седьмого повторения, а зачем нужен закадровый смех, я не понимаю
до сих пор. Так что пускай лучше языком поработает мой коллега! Вон он сидит в
застекленной кабинке, ухоженный такой, с перламутровыми ноготками, и листики
перекладывает. Оно и правильно! Чего на поле-то смотреть? Какой дурак
драконбола не видел? Без бумажки ты букашка! Кстати, зовут английского
комментатора Гымберт Тролль. Его улыбка способна в считаные минуты оживить
мертвого и умертвить живого…
Рисуясь, Ягун проверил, хорошо ли закреплен в
петлице серебряный рупор, повернулся на своем поблескивающем пылесосе и
посмотрел на Катю Лоткову.
– А вот и Катенька! Знакомьтесь: защита
дракона невидимок и по совместительству моя девушка! – представил он с
гордостью. – Ее выход на поле Айзеку Шмыглингу пришлось выслуживать,
прыгая зайчиком. Да простят мне критиканство, но с ролью он едва справился и
зайчиком был преотвратным! На будущее прошу учесть, что зайчики добрые,
пушистые и зубами не скрипят. И олово у них в ушах не бурлит. Тренироваться надо,
репетировать, вживаться в роль! Страдать вместе с зайчиком, любить вместе с
зайчиком, радоваться вместе с зайчиком! Станиславский с Данченко недаром небо
коптили!
Лоткова постучала указательным пальцем по лбу.
Ягун в ответ послал ей воздушный поцелуй.
– Ох уж эта Катька! Снова я что-то не то
ляпнул! Проще отбацать на ржавом напильнике всего Бетховена, чем добиться ее
одобрения! С другой стороны, часто меня награждают совершенно ни за что, так
что ворчать не приходится, – заметил Ягун.
Его лопоухая голова развернулась как локатор.
