– Да ведь нам как теперь считать, ваше высокородие товарищ командир? – помявшись, спросил старик. – Что ж нам, хозяевам, надеяться, что не будет больше этих безобразиев, или как?
– Хо-зя-ева! – с нескрываемой злостью произнес комполка. – Разорил он тебя? – Шагнул к старику. – Хо-зя-ева! – повторил. – Да он же на морозе лютом вырос. На щах пустых! Он, может, раз в жизни и попробовал эту вашу паршивую редиску. Жалко вам стало? А когда он в бой пойдет? Когда его кишки на колючую проволоку намотаются и он умирать за вашу трудовую свободу будет, вы его молодую жизнь пожалеете? Ни хрена вы, кроме добра своего, не жалеете! Хозяева!..
Он повернулся спиной к толпе, которая тут же раздалась, распалась, двинулась со двора.
Коротков, скосив глазом, проводил до ворот въедливого старика, окруженного сельчанами, взял за руку Сазонова.
– Я, конечно, веду работу, – сказал он Сазонову, – подтягиваю дисциплину в ротах. Мне этих людей в бой вести. – Зло пообещал: – И поведу! Знаешь, как зовут нас белые? Ванек – вот они как нас зовут. – Он обернулся по сторонам, поискал глазами и увидел сидящего возле штаба на скамейке Уварова. И, словно специально к нему обращаясь, пообещал: – Уж погодите, покажет еще вам Ванек, где раки зимуют! Вот обучу пополнение всему, чего сам знаю, и разнесут они вдрызг офицерье! – Успокаиваясь, помолчал немного и затем спросил: – Сам-то ты из каких будешь, товарищ Сазонов?
– Я, в общем-то, недоучившийся студент, – сдержанно ответил Сазонов.
– А тот? – Коротков указал глазами на Уварова. – Что-то сдается мне, будто он не наших кровей…
– Ну, в общем-то, чутье тебе правильно подсказывает, товарищ Коротков. Только этого обсуждать не будем! – твердо сказал Сазонов. – Человек военный, должен понимать.
– Ну-ну! – неопределенно сказал Коротков. – Спрашивать, конечно, не буду. А только странно мне… Насмотрелся я на ихнего брата, на белых офицеров! И порубал их – бож-же ж ты мой! Среди ночи издаля мне белого офицера покажи – враз узнаю. Вот как этого! А спроси меня: почему? – Коротков достал кисет с махоркой, стал сворачивать «козью ножку». Не дождавшись вопроса, насупленно продолжал: – Знаешь, я, божьей милостью, смолоду служу. Всю империалистическую прошел, три Георгия получил. Награды эти хоть и отменены за принадлежностью к старому режиму, да только зря их не давали – это тебе всякий, кто окопы понюхал, скажет… – Он задумчиво курил, стряхивая под ноги пепел. – Н-да. Навоевался, саблей намахался, а замирения с белыми не хочу – сколько тут того Крыма осталось! Вся Россия в наших руках. Вот доколошматим их, в море потопим… Точка, все! Жениться буду, детишков заведу… – Он засмеялся, будто и сам не поверил в сказанное. – Значит, так. Раз дело у вас спешное, в Песчаную едем завтра. Пока отдыхай.
Поздно вечером разбирая постель, Сазонов с удовольствием подумал, что впервые за много дней сможет выспаться разувшись, по-человечески.
– А вы? – спросил он у Уварова. – Что не ложитесь? Я лампу хотел погасить.
– Гасите, гасите, я посумерничаю, – сказал Уваров.
– Слова-то какие: посумерничаю, – как-то по-доброму проворчал Сазонов.
– Нянька у меня так говорила: посумерничаю, почаевничаю…
Сазонов задул лампу. Долго прислушивался к тишине, потом задумчиво сказал:
– Когда забываю, что вы из сиятельных, вы мне даже чем-то нравитесь. Люди как люди… На чем же мы с вами разошлись?
Уваров промолчал.
– На богатстве, – сам себе ответил Сазонов. – Все зло – от денег и неравенства!
…На рассвете их разбудил посыльный. Сазонова срочно вызывали в штаб полка. Там его встретил взъерошенный, невыспавшийся Коротков.
– Все! – выдохнул он. – Накрылась ваша секретная переправа!
– Что же будет? – тревожно спросил Сазонов.
– Что будет? Ничего плохого не будет. Попросили меня доставить вас в Григорьевку. Товарищ из Особого отдела будет там ждать. – Коротков хитровато посмотрел на Сазонова. – Ох, большой ты начальник, Сазонов. По твоему делу из ВЧК шифрограмма.
На длинном трофейном «гарфарде» они выехали из Ефремовки и помчались по пыльной дороге. Уваров молча смотрел вокруг и ни о чем не спрашивал: он отдался во власть судьбы.
– А почему – в Григорьевку? – спросил Сазонов.
– Видишь ли, какое дело, – объяснил Коротков. – Пока нащупаем, как вас теперь в Крым переправить, – пройдет время. Может, три дня, может, пять. В штабе армии решили переправить вас в Крым на аэроплане.
Хранивший до сих пор предельную невозмутимость и спокойствие, Уваров резко обернулся к Короткову:
– На аэроплане?..
Ну, судьба! И впрямь не зря ее изображают с завязанными глазами и с клубком ниток в руках. Такое можно только сослепу навязать, наплутать!.. Чего угодно мог ожидать Уваров, когда его взяли красные близ станции Белоостров, только не этого. Готов был к расстрелу, к тюрьме, но что доведется ему из Совдепии вернуться в белый Крым на аэроплане – к этому он был решительно не готов.
Полетать! С детства недостижимая мечта! Каким странным, искривленным, непостижимым образом надлежит исполниться ей…
Неподалеку от степного села Григорьевка на краю выгона, возле бочек и бочоночков с бензином и маслами, стояло несколько «ньюпоров». Сработанные из дерева, фанеры и перкаля, аэропланы были раскрашены и разрисованы так, будто их специально хотели демаскировать. И только когда автомобиль свернул с дороги на выгон и, приминая траву, подъехал поближе к аэропланам, все увидели, что они вовсе не разукрашены, а просто много раз латаны-перелатаны.
– Ну и ну! – иронично присвистнул Сазонов. – Птички Божии…
К машине подошел уже давно поджидавший их особист из штабарма, коротко представился:
– Васильев. – И спросил у Сазонова: – Ты полетишь?
– Почему я? – сказал Сазонов. – Нас двое. Оба и полетим.
– Погоди! Погоди! – нахмурился Васильев. – Аэроплан-то у нас в наличии один: остальные или в разгоне, или неисправны, ремонта требуют. Значит, кто-то один и полетит… А другого в крайнем случае через несколько дней отправим.
– Но это же невозможно! – отказываясь верить услышанному, воскликнул Сазонов. – Мы должны быть в Крыму вместе!.. Не получается воздухом – черт с ними, вашими аэропланами – значит, надо что-то другое придумать!
Васильев пожал плечами, устало вздохнул:
– Неужели так и не понял, что нету на сегодня в Крым другой дороги? Понимаешь, нету!
Васильев знал, что говорил. Врангель, наводя порядок в армии, побеспокоился, чтобы все пути в белогвардейский Крым были перерезаны, закрыты намертво.
Перекоп и Арабатская стрелка забиты войсками, по берегам Сиваша и Каркинитского залива, на Бакальской косе, вдоль всего побережья – заслоны, дозоры, боевое охранение. А потаенные, известные лишь немногим тропы по коварным сивашским бродам через Бакальские плавни перекрыты, превращены белой контрразведкой в ловушки.
