Епископ потянулся к столу, взял в руки четки, стал торопливо и взволнованно перебирать их. Часто и громко щелкали в тиши большого гулкого кабинета черные, украшенные серебром лаковые косточки. Час от часу не легче. В какую историю он ввязывается по милости дочери полковника Щукина! «Православная церковь помогает безбожнику-большевику», – ошеломленно думал Вениамин. Но и отказать в просьбе он не мог. В конце концов, он всего лишь передает письмо.
– Что ж… я помогу вам, – опустив глаза, сухо промолвил Вениамин. – Я сделаю это.
– Благодарю вас, владыка! – тихо сказала Таня. – И пожалуйста, не говорите барону, откуда это письмо!
– Хорошо, – пообещал епископ и вдруг отчетливо вспомнил сегодняшнюю многолюдную площадь перед собором и коренастого мужчину, протягивающего ему свернутое трубочкой письмо; вспомнил даже фразу, брошенную ему вслед после того, как он отказался принять письмо: «Жалеть будете, ваше преосвященство!» – Хорошо! – твердо повторил он. – Я скажу, что мне его подал на площади прихожанин.
Таня извлекла письмо и, как величайшую ценность, бережно вручила его преосвященному.
– С Благовещением вас, ваше преосвященство! – Врангель пошел навстречу епископу, смиренно склонив голову для благословения.
Вениамин осенил Врангеля крестным знамением.
– Прошу садиться.
Епископ опустился в большое кресло около стола и, подождав, когда сядет Врангель, сказал:
– Сегодня пополудни я засел за работу с намерением написать статут ордена святителя Николая Чудотворца. Не получилось. Меня волновало иное. Поэтому позвольте мне сперва задать несколько вопросов.
– Да, пожалуйста.
– Скажите, ваше высокопревосходительство, вы не пытались вызволить из Петрограда свою матушку, баронессу Марию Дмитриевну?
– Да, пытался. – Барон удивленно уставился на епископа. – Я дважды посылал туда преданных людей.
– Последним вы посылали графа Уварова, не так ли?
– Да. И удача сопутствовала ему. Во всяком случае, недавно меня известили, что мама находится в Гельсингфорсе. В ближайшие дни выедет в Лондон.
– Я рад за вас. И за Марию Дмитриевну, Господь милостив к ней! – перекрестился епископ. – А что же Уваров?
– К сожалению, ничего, – развел руками барон и печально опустил голову. – Я очень любил этого юношу. Он до войны проводил много времени в нашем доме, и я считал его то ли своим младшим братом, то ли сыном… Боюсь, не постигла ли графа такая же участь, как и первого посыльного.
– Юноша жив! – Епископ Вениамин полез под рясу, достал письмо и протянул Врангелю. – Читайте!
Лист был написан полупечатными буквами. Врангель несколько раз молча прочитал письмо, все больше и больше хмурясь. Затем прочитал его вслух, для епископа:
– «Небезызвестный барону Врангелю граф Уваров несколько дней назад вернулся в Крым. Где он в настоящее время находится, знают в контрразведке…» Откуда у вас это? – спросил пораженный Врангель. – И вообще, что все это значит?
– Письмо передал мне прихожанин, – попытался объяснить епископ Вениамин, но Врангель не слушал его. Он нервно жал кнопку звонка, нетерпеливо поглядывая на дверь.
Вошел адъютант.
– Попросите ко мне полковника Татищева. Немедленно!
Епископ Вениамин пробыл у Врангеля недолго – речи о совместном ужине уже и быть не могло. Барон потемнел лицом и оборачивался к епископу лишь затем, чтобы вновь и вновь гневно пожаловаться, что от него начинают скрывать даже то, что он обязан знать как командующий, что из него хотят сделать ширму, чтобы прятать за нею свои неблаговидные дела…
Преосвященный понял, что присутствовать при объяснении Врангеля с Татищевым ему не стоит. Попрощавшись, он торопливо вышел, оставив Врангеля сердито мерить широкими шагами кабинет.
– Где граф Уваров? – вместо ответа на приветствие Татищева спросил Врангель.
Полковник еще никогда не видел Врангеля в таком гневе. Он понимал: над ним нависли такие тучи, из которых может пролиться не дождь, а расплавленный металл.
– Ваше высокопревосходительство, я шел к вам на доклад, – заговорил наконец Татищев, – именно по этому поводу. Произошло досаднейшее недоразумение! Мои подчиненные, не зная о миссии Уварова, задержали его как шпиона красных. К сожалению, я только теперь узнал об этом и сразу принял все меры…
– Где Уваров? – ледяным тоном повторил Врангель.
– Сейчас он приводит себя в порядок… и скоро предстанет пред вами! – Он торопливо выхватил из папки два пакета, положил их на стол перед Врангелем. – Вот, ваше высокопревосходительство…. Понимая, как вы ждете вестей от баронессы, я позволил себе захватить… Это письмо адресовано вам и подписано Марией Дмитриевной… Что во втором пакете, очевидно, знает подпоручик Уваров…
– Помолчите, полковник! – Врангель тяжелым взглядом обвел Татищева и стал читать письмо матери. По мере чтения лицо его прояснялось. «Господи, неужели обойдется? – глядя на него, думал Татищев. – Спаси и сохрани, Господи!» Впрочем, где-то в душе он уже чувствовал: худшего не произойдет, подробностей случившегося в Петрограде Врангель не узнает. По крайней мере – пока…
Но легче Татищеву от этого не было. Потому что в специальном ящике на фасаде здания контрразведки, куда все желающие могли безбоязненно опускать свои заявления, жалобы и доносы, было обнаружено сегодня письмо с короткой надписью на конверте: «Полковнику Татищеву. Лично». А в письме было сказано: «Если с подпоручиком Уваровым случится что-либо, истинные события в Петрограде станут достоянием гласности». И означало это, что чекисты о его участии в петроградских событиях знают, хотя пока и молчат… Его «подвесили».
– Баронесса очень хорошо отзывается о людях, которые помогли ей, – вывел князя из задумчивости голос Врангеля.
– Но ведь ее могли заставить так написать, – произнес Татищев.
– Вы не знаете баронессу… Или вот. Они могли задержать баронессу, но не пошли на это – переправили ее в Гельсингфорс, не ставя передо мной никаких условий… – Врангель задумался, затем вскрыл второй пакет, углубился в чтение, удивленно поднимая брови. Посмотрел на Татищева. – Генерала Привольского помните?
– Разумеется, ваше высокопревосходительство. Взят в плен под Касторной.
– А генерала Тихонова?
– Это который спьяна повел под Новороссийском полк в контратаку и тоже очутился в плену?
– Господа большевики предлагают нам обменять красного чекиста Кольцова на двух этих, с позволения сказать, полководцев. Что думаете по этому поводу?
– М-м… Кольцов – не просто красный чекист, – удрученно произнес Татищев. – Он – офицер, изменил нашему делу. Из этого исходил суд, определяя его вину.
– Пусть так. И все же… Я не собираюсь состязаться с большевиками в благородстве, но тем более не намерен оставаться в должниках у них! Обмен так обмен. Хотя генералы Привольский и Тихонов нужны мне разве затем, чтобы сразу после обмена отдать их под суд… – И вдруг барон насторожился. – Но позвольте… Ведь я вчера утвердил приговор Кольцову! – Он торопливо нажал кнопку звонка, вызывая адъютанта. Приказал: – Соедините меня с комендантом крепости!
