– Нормальная легенда. Корреспонденты, как известно, гоняются за новостями, ради них куда хочешь могут вломиться, что хочешь – выпытать.
– Ты только, пожалуйста, не путай корреспондентов и репортеров скандальной хроники.
– Документы, как вы понимаете, мы не предъявляли. Просто представились корреспондентами. Как еще можно было выяснить, что там, в том кабаке, тогда произошло? – насупленно пытался доказать свою правоту Павел.
– Ты хоть что-нибудь знаешь о репортерах скандальной хроники?
– Дважды встречался с одним нахальным английским репортером, помнится, из газеты «Таймс». Это в Киеве было, потом в Харькове. Дотошный, гад. Он меня в красноармейской робе сфотографировал, а в Харькове потом чуть не завалил. И еще что-то читал про корреспондентов. «Мартин Иден», кажется. Он тоже одно время был каким-то репортером.
– Репортеры скандальной хроники, Паша, это особая каста корреспондентов. Они – волки-одиночки. Да-да! Специфика вида деятельности. Исключительно поодиночке рыщут в поисках добычи. У них нет напарников. И свою добычу они ни с кем не делят. А вы туда – вдвоем. Не по уму это, Паша.
– Да когда ж там было думать? Чуть не у входа в «Колесо» мы все решили, – и Павел вновь нахмурился, сердито продолжил: – Когда вы меня к Ковалевскому забросили, мне ни в кого не нужно было перевоплощаться. Я – офицер, я учился в офицерской школе, я знаю, что, где и как может сказать и поступить офицер. А здесь оказался без всякой защиты. Чего ж тут удивляться, что едва не провалился. Мне начинает казаться, что я у нас там кому-то чем-то помешал, вот меня и кинули сюда на заклание!
– Глупости. Хотя, конечно, тебя послали от отчаяния. Тот, кто рекомендовал тебя, был твердо уверен, что ты сумеешь на месте сориентироваться. Согласен, дело авантюрное. Но будь я на месте Дзержинского или еще кого-то, я тоже послал бы тебя.
– Спасибочки, – шутовски поклонился Кольцов.
– И, пожалуйста, давай прекратим этот разговор, – твердо предложил Фролов. – Ты – в Париже. Тебе поручено дело, и его надо выполнять. У тебя отличный помощник. Только, пожалуйста, не иди у него на поводу. Думай. И за себя и за него. И не допускай легкомысленной самодеятельности.
– Я думаю. Все время думаю, – Кольцов поднял глаза на Фролова и с какой-то беспомощностью добавил: – У меня такое ощущение, будто меня возвели на эшафот и на мою голову вот-вот опустится нож гильотины.
– Чисто французское ощущение, – скупо усмехнулся Фролов.
– В самом деле: я бессилен. Я ни до чего не могу додуматься, – в отчаянии сказал Кольцов. – Полагаю, мы в тупике. Выхода не вижу. Или его нет.
– Такого не бывает, – не согласился Фролов. – Надо бы как-то осторожненько поговорить с гардеробщиком… как его?
– С Рыжим Раймоном? Думал. Его адреса у нас нет. Где искать – неизвестно. Когда выйдет на работу, тоже вопрос.
– Думай, Паша! И рад бы тебе помочь, да не могу. Своих головоломок хватает. И, порой, довольно опасных.
Павел вопросительно посмотрел на Фролова.
– Ну, к примеру. Мне не нравится моя недавняя встреча здесь, в Париже, с этим… графом Красовским или как там его.
– Мироновым, – подсказал Кольцов. – Юрием Александровичем Мироновым.
– Он для меня опасен уже хотя бы тем, что я не знаю, как он может в дальнейшем себя повести. Он ведь еще по России знает, кто я. И этого достаточно, чтобы сдать меня тайной полиции. А я вот плохо знаю, каков его статус в этой стране, с кем он общается. Я все время буду вынужден его бояться.
Они развернулись, пошли обратно. Тускло горели на бульваре электрические фонари, образуя на тротуаре световые овалы. И они шли, то ныряя в темноту, то возникая в очередном световом пятне. Молчали.
Кольцов вдруг остановился. То же сделал и Фролов.
– А как его можно найти?
– Кого? – не сразу понял Фролов.
– Миронова.
– Зачем? Тебе не хватает своих хлопот?
– Миронова я хорошо знаю. В свое время я в чем-то ему помог, а однажды даже спас от смерти.
– Это было давно. И не в Париже. Люди меняются.
– Вот я и хотел бы узнать, кто он теперь и как изменился.
– Насколько я помню свою давнюю с ним встречу – это было в Севастополе, – он каким-то боком был связан с белогвардейской контрразведкой. Поэтому я и подумал, что его надо опасаться.
– Он – мой должник, – настойчиво произнес Кольцов.
– Ну и что? Такие люди редко отвечают добром на добро. – Фролов все еще не понимал, к чему ведет Павел, зачем ему нужна эта, вполне возможно, опасная встреча. – Вот что! Я не хочу, чтобы ты брал на себя мои заботы. Попытаюсь справиться сам.
– Но вы ведь не исключаете мою случайную встречу с ним? – продолжал настаивать Кольцов.
– Допустим. Ты уверен, что он после вашей встречи не пойдет в полицию?
– После вашей встречи ведь не пошел.
– Еще не знаю.
– Вот я и хочу достоверно узнать, пошел или не пошел, пойдет или не пойдет.
– Как?
– Не знаю. Наверное, что-то пойму после встречи.
– И что потом?
– Потом… потом мы, возможно, исключим эту опасность.
– Или не исключим? – хмыкнул Фролов, как бы подчеркивая всю нелепость предложения Павла. – А если не исключим, что предпримем?
– Не знаю, – сказал Кольцов. Он не собирался отказываться от своего предложения и поэтому упрямо повторил: – Пока не знаю.
Глава шестая
Париж трудно представить без шумных и пыльных «блошиных рынков». Обычно рынки рождаются стихийно, и вряд ли кто припомнит виновников их создания. Но если парижане когда-нибудь захотят увековечить имя виновника всех парижских «блошиных рынков», то это, конечно же, будет памятник известному историку и политику Луи Адольфу Тьеру.
В середине восемнадцатого века крайне обострились отношения между Францией – с одной стороны, и Англией, Пруссией, Австрией и Россией – с другой. На осенней сессии парламента в 1840 году тогда министр иностранных дел Луи Тьер, опасаясь иностранного вторжения, предложил построить вокруг Парижа укрепления. Он беспокоился, чтобы столица Франции была неприступной для врага. Король Людовик-Филипп, питавший к Тьеру давнюю антипатию, тем не менее, счел предложение разумным, и буквально за год укрепления были построены.
И тут же за внешними стенами укреплений стали селиться бедняки. Бедность рождает нищенские, убогие рынки, куда голодранцы, в надежде заработать несколько су, потащили всяческое старье, свое и ворованное. Даже самый бедный человек может отыскать здесь то, что ему необходимо и доступно по цене. Здесь можно купить старую, ношеную одежду и искореженные башмаки с протертыми подошвами, детскую коляску и самодельную, грубо сколоченную мебель, старые вытертые ковры и посуду, немало потрудившийся на своем веку столярный инструмент и примусы, керосинки и канделябры, керосиновые лампы и подсвечники. Случайно можно набрести и на какую-нибудь занятную диковинку, вроде живого попугая, шарманки, дуэльного пистолета, редкой монеты или антикварной книги.
