– Скажите, Юрий Александрович, вы хорошо владеете французским? – внезапно спросил Кольцов.
– Если в качестве стимула надо мной на веревочке повесить десять тысяч франков, я вам с листа переведу не только Гюго или Бальзака, но даже трудно переводимого Гийома Аполлинера. В детстве у меня была бонна-француженка. Боже, как давно это было. Лет сорок до вашей войны.
– До нашей войны, Юрий Александрович! До нашей! – поправил Миронова Кольцов. – Вы ведь русский. Хоть и оторвавшийся от России, но русский.
– Пусть будет «нашей», – охотно согласился Миронов. – Так вот, я однажды испугался, что я забыл французский. В Марселе пытаюсь говорить с тамошним моряком, а он меня не понимает. Я забыл едва ли не половину слов. Но постепенно все восстановилось.
– Прекрасно. Для работы, которую я хочу попросить вас выполнить, очень важно хорошо знать язык. Лучше даже – простонародный язык.
– На нем я только и изъясняюсь. Французские аристократы не снисходят до общения со мной, – прикурив новую папиросу от уже дотлевающей, Миронов нетерпеливо сказал: – Не тяните кота за хвост, как говорят в России, – и поправился: – Извините: у нас в России. Видите, я хороший ученик. Я уже усвоил первый ваш урок.
– Вам необходимо будет общаться с клошарами. Чужаков, как я понимаю, в свою компанию они впускают неохотно.
– Я с ними только и общаюсь. Это, в основном, мой круг общения. Я многих здесь знаю, – он поднял на Кольцова хитроватые глаза и таинственно прошептал: – Догадываюсь: создаем боевые дружины. Когда выступаем?
– Не валяйте дурака, Миронов! – насупился Кольцов. – Не то мы на этом попрощаемся.
– Вот сейчас я наконец понял: вы не шутите. Так не ходите вокруг да около. Говорите, в чем суть работы?
– У меня украли саквояж, – медленно и раздельно, чуть не по слогам, сказал Кольцов.
– Это не редкость. Воровство – эпидемия двадцатого века. Воруют все. Даже цари, императоры и премьер-министры. И что же?
– В саквояже были надежно спрятаны доверительные письма от одного из советских правительственных чиновников к некоторым влиятельным французским парламентариям.
– Понимаю. Двойное дно?
– Что-то в этом роде, – уклончиво ответил Кольцов. – Эти письма не должны попасть в чужие руки и, прежде всего, в руки журналистов. Их публикация может нанести непоправимый вред обеим нашим странам.
– Разве что-то может нанести больший вред, чем война, которую ведут обе страны?
– Война явно идет на убыль. В письмах речь идет о вступлении сторон в переговорный процесс для заключения мира, – не так уж далеко отступив от правды, пояснил Кольцов. В самом деле, бриллианты, которые доставляли сюда курьеры, были неким приложением к письмам французским правительственным чиновникам, чтобы склонить их к скорейшему решению вопроса о мире.
– Ну что ж! Святое дело! – согласился Миронов. – Я так понимаю, нужно найти саквояж. Но для этого я должен знать, как это случилось. То есть, все, что знаете вы. И даже чуточку больше. Рассказывайте!
– Тогда, прежде всего, давайте условимся вот о чем. Я расскажу вам абсолютно все лишь в том случае, если вы под честное слово безоговорочно беретесь за эту работу и постараетесь добросовестно ее выполнить.
– Вы поверите моему слову? – удивился Миронов.
– Я верю в ваше доброе отношение к России.
– Это верно. Но как я могу согласиться на работу, не зная, в чем ее суть? В моих ли она силах и возможностях? Могу лишь дать честное слово, что все услышанное от вас тут же навсегда забуду, если пойму, что дело это не по моим силам.
– Договорились, – согласился Кольцов.
И он стал медленно и обстоятельно излагать Миронову им придуманную легенду, расходящуюся с известными фактами лишь в некоторых подробностях. Собственно, расхождение было лишь одно: теперь уже не Старцев и Бушкин были главными героями этого повествования, а сам Кольцов с неким приятелем. Все остальное осталось неизменным, с поправкой на то, что теперь это была уже не чужая история, а им пережитая. Рассказывая, он оснащал ее всеми теми предположениями и догадками, которые родились в их келье на Маркс-Дормуа за эти несколько дней.
Миронов внимательно слушал его, иногда переспрашивал что-то, уточнял. Кольцову нравился разговор. Миронов задавал толковые вопросы. Чувствовалось, что он хочет по-настоящему вникнуть в суть.
– Почему вы решили, что это дело рук клошаров?
– Потому что не обнародованы письма. Если бы второй саквояж оказался в руках полиции, они нашли бы их.
– Но ведь возможен и иной вариант: французским властям не выгодно дискредитировать своих парламентариев.
– Я знаю содержание писем. Они обязательно были бы опубликованы.
– Вам виднее. Не спорю. Тем более, что я ни черта не понимаю в политике.
Выслушав до конца подробный рассказ Кольцова, Миронов долго, уставившись в пол, молчал. Затем поднял голову и пристально поглядел на Кольцова.
– Допустим, я берусь за это дело. Оно тупиковое, но я, старый авантюрист, могу потратить на него кусок своей никчемной жизни. Буду стараться, потеряю много времени, ничего не добьюсь. И что? Кто компенсирует мне мои убытки?
– Резонный вопрос, – согласился Кольцов. – Аванс я выплачу вам сегодня же. И надеюсь, что вы уже сегодня приметесь за работу. Время работает против нас.
– Аванс, это уже кое-что. Но я предполагал, что мой труд будет полностью оплачен независимо от результата. Я повторяю: сделаю все, что в моих силах, и даже более того. Мне самому интересно проверить, на что я еще способен. Но ведь выше головы не прыгнешь, не так ли?
– В начале разговора я сказал: обещаю оплатить дорогу в Россию. И там, уже только за то, что вы откликнулись на мою просьбу, помогу вам в обустройстве. Постараюсь даже обеспечить вас приличной рентой.
– Сладкие слова, – вновь повторил Миронов. – Когда я был молодой, примерно такой, как вы, всем барышням с первого же дня знакомства обещал жениться. Потрясающий эффект.
– Мы с вами давно знакомы, – сказал Кольцов. – И вряд ли вы вспомните хотя бы один случай, когда я вас обманул.
– А волы? А семь мешков соли? – напомнил Миронов давнюю обиду.
– Хорошо. Я включу в наши расчеты стоимость соли.
– А волы?
– Не могу. Волов вы самочинно забрали в немецкой колонии Баумдорф.
– Ладно уж. Не будем торговаться, – великодушно согласился Миронов, но тут же снова бросил на Кольцова свой плутоватый взгляд. – А скажите, Павел Андреевич, как у вас, большевиков, обстоит дело с честным словом? Насколько я понимаю, вы ведь бывший царский офицер. Стало быть, присягали царю-батюшке служить верой и правдой. Как с этим?
– За вами, Юрий Александрович, тоже кое-какие грешки водились. А ведь говорите, что дворянин?
