– Не вру! Истинная правда! – Миронов истово перекрестился.
– А сейф в штабном вагоне белого генерала Слащева вскрыли?
– Под вашим давлением, Павел Андреевич!
– А Эйфелеву башню батьке Махно продавали?
– Но не продал же!
– Потому, что не сошлись в цене.
– Нет. Побоялся батьку. Он, если бы раскусил эту аферу, наизнанку бы меня вывернул.
– А еще пытаетесь что-то говорить о вашем дворянском кодексе чести!
– Ладно, что прошлое вспоминать. Я, знаете, решил вам поверить, – сказал Миронов, но тут же пригрозил: – Но если обманете, разочаруюсь во всем человечестве!
Обговорили все. Условились, что по возможности ежедневно в два часа по полудни они будут встречаться в небольшом кафе, которое в первую их встречу Павлу показал Миронов. Если что-то не срастется, то уж на следующий день обязательно.
Затем Кольцов передал Миронову аванс, после чего тот окончательно понял, что вся их длинная беседа – не сказка о Коньке-Горбунке. Аккуратно запрятав в карман полученные деньги, Миронов стал торопить Кольцова:
– Все! Хватит разговоры говорить. Я сейчас на Северный вокзал, а потом, если успею, еще и в «Колесо».
На выходе из павильона Миронова перехватили:
– Юрка, сукин кот. Где тебя носит? Два часа ищем! – набросился на него помощник режиссера Мозжухина, тощий, с вислыми усами парень. – Дуй к костюмерам, там на тебя овчинную шубу накинут. В реквизите кнут прихвати. Почтового ямщика будешь изображать.
– Не могу! Занят! – чуть громче, чем это было нужно, но небрежно сказал Миронов.
– Да ты что! – не поверил своим ушам посланец Мозжухина. – Что, так и передать Ивану Ильичу? Юрка отказался! Не согласен, мол, Юрка на ямщика! Хочет вашу роль графа на себя примерить! – кривлялся он.
– Передай то, что я велел! – ожег злым взглядом помощника режиссера Миронов. – Скажи, что в ближайшие дни я буду очень занят, и пусть Иван Ильич пока на меня не рассчитывает!
Миронов бросился догонять ушедшего далеко вперед Кольцова под недоумевающим взглядом вислоусого посланца режиссера Мозжухина.
Посовещавшись, Фролов и Кольцов пришли к выводу, что рассчитывать только на Миронова им не следует, надо и самим продолжать начатое. Хотя и понимали, что не могут заниматься этим параллельно с Мироновым. Могут и себе и ему навредить.
Ограничились пока что минимумом, тем, чем не занялись сразу же после происшедшего: вменили Болотову в обязанность следить за прессой, читать местные газеты, вдруг где-то что-то мелькнет. Ведь вокруг тайной полиции пасется немало репортеров скандальных новостей. И нередко, путаясь в ногах у тайной полиции, они вытаскивают на свет божий то, что Сюрте пытается тщательно скрывать.
Болотов добросовестно приступил к порученному делу и почти сразу же среди прошлых газет натолкнулся на заметку, которая не открыла им ничего нового, но вызвала определенные размышления.
«Вчера в районе Северного вокзала, – говорилось в заметке, – в известном своими многочисленными скандалами бистро «Колесо», примерно в три часа по полудни, прозвучали выстрелы. Мы выясняем причину стрельбы, но пока ничего существенного выяснить не удалось. Очевидцы неуверенно утверждают, что перестрелка завязалась между полицией и завсегдатаями бистро – клошарами. Другие говорят, что перестрелка завязалась только лишь между клошарами, которые что-то между собой не поделили. Полиция этот случай комментировать отказалась.
В перестрелке пострадал гардеробщик бистро. Его доставили в госпиталь, но ранение оказалось легким, и его, после соответствующих медицинских процедур, отпустили домой.
Это пока все, что нам удалось выяснить на этот час. Более подробную информацию читайте в завтрашнем выпуске».
Но ни в завтрашнем, ни в последующих выпусках этому случаю газета не уделила больше ни строки. Напрашивался естественный вопрос: почему? Что помешало газете? Или кто?
Возможно, газетчиков попросили не муссировать этот случай. Сделать это могла Сюрте. При условии, что она продолжает этим заниматься, но не желает возбуждать к происшедшему общественный интерес. Работа тайной полиции любит тишину.
Но можно предположить и другое. Все, что впоследствии выяснил репортер, оказалось настолько ничтожным, не заслуживающим никакого внимания, что на него больше не стоило тратить газетную площадь. А тайная полиция? Она удовлетворилась одним саквояжем и, утратив интерес к дешифрованной телеграмме, прекратила ее разработку.
Вопросы, вопросы. На них хотелось бы получить ответы. Тихий кабинетный работник Болотов, привыкший постоянно анализировать различные финансовые хитросплетения, как нельзя лучше подходил к этому делу. По крайнем мере, эта его работа могла принести значительно больше пользы, чем его непрофессиональные и неуклюжие подражания сыщикам в поисках неизвестно кого на многолюдных улицах Парижа.
Болотов продолжал начатое. Каждое утро он теперь скупал все парижские газеты и, помимо своей основной работы, добросовестно все их перечитывал от первой до последней строчки. Но никаких новых сообщений об этом происшествии в «Колесе» в них больше не появилось.
Кольцов был уже дома, когда к ним на Маркс-Дормуа приехали Фролов и Болотов. Приехали на автомобиле. За рулем был Болотов.
Фролов сообщил Старцеву и Бушкину, что вечером они уезжают, что на вокзал они приедут незадолго до отхода поезда, что им сразу же надо будет смешаться с членами делегации, с которой они покинут Париж. Предосторожность была не лишняя. Кто знает, не продолжает ли тайная полиция все еще искать двух пассажиров, приехавших из России и оказавшихся в центре скандала в бистро «Колесо». Если этот случай не прошел бесследно, их приметы наверняка уже установили.
Попрощались заранее, еще здесь, на Марк-Дормуа. Предвкушая скорое возвращение в Россию, Бушкин весь источал энергию и оптимизм. Он стал не в меру разговорчив, словно хотел выговориться за все дни молчания.
– Нет, не зря я здесь побывал, – расхаживая по комнате, говорил он. – Все запомнил. Даже лет через пяток не заблужусь.
– Что, так понравился Париж, Бушкин? – спросил Кольцов.
– Не в том дело. Париж как Париж. Что в нем? По мне Москва лучшее, – ответил матрос. – Но когда дело до мировой революции приблизится, сюда много наших, которые победовее да пообстреляннее, приедут помогать.
– Что помогать? Кому? – удивился Фролов. – Ну и полова у вас в голове, Бушкин!
– Ну, как же! Мировая революция к тому времени будет в самом разгаре. В аккурат, новую Парижскую коммуну будут налаживать. Надо будет им малость подмогнуть, чтоб не получилось, как в прошлый раз. Я тоже попрошусь. Мне-то здесь уже легче будет: город знаю. И французский язык за это время потихоньку осилю.
– Давайте, Бушкин, у себя как-нибудь разберемся, – проворчал Фролов. – Прежде чем в чужие дела нос совать.
