— Что, разве непонятно, что мы — рыбаки. Обыкновенные рыбаки! — дерзко продолжал Василь.
— Что ловить собирались?
— Кефаль. Говорят, кефаль пошла…
— Что ж это она так? Сдуру, что ли? — спросил Кольцов. — Насколько я помню, кефаль — рыба весенняя.
Он нагнулся, приподнял край сети, сунул все свои пять пальцев в ячею. Сеть предназначалась для лова очень крупной рыбы, явно, не для кефали. И на шхуне, похоже, служила декоративным инвентарем.
Внимательно оглядев всех четверых, Кольцов заметил: у одного из-под шапки выглядывал край бинта. Подошел поближе, попросил:
— Сними шапку.
Тот неохотно снял. Бинт был давний, потемневший от грязи.
— Где ж это тебя?
— Да дрова рубал, — торопливо пояснил бандит. — Кусок отлетел, ну и…
— Что ж ты так, без шапки? Все ж зима, морозы.
Бандит не ответил.
— И чего тебя понесло в имение Свечникова дрова рубать? — с наигранным недоумением спросил Кольцов.
— Какое имение? Какой Свечников? — вскинулся от негодования бандит.
— Имение Свечникова во Владиславовке, — спокойно и даже с некоторым сочувствием сказал Кольцов. — Это там, где вы сейфы ломами уродовали. И не куском дерева тебя задело, а красноармейской пулей. На первом этаже, возле окна.
Бандит хотел было все отрицать, но после таких подробностей лишь с недоумением и со страхом посмотрел на Кольцова. Странно, этот комиссар знал то, чего не знал никто. Была темнота, и он, заблудившись в барских коридорах, искал выход. Значит, это он, этот комиссар, был тогда там, в темном здании. Это его пулевую отметину носил он на своей голове.
Красильников тем временем обошел шхуну, заглянул во все подозрительные уголки, но нигде ничего не обнаружил. Растерянный, подошел к Кольцову. Тот вопросительно взглянул на Красильникова, но он в ответ только отрицательно покачал головой.
— Так вот, господа бандиты! Речь моя сводится к следующему, — обратился Кольцов ко всем четырем. — Вы, верно, уже догадались, что мы кое-что о вас знаем. И даже чуть больше, чем вам бы этого хотелось. Никакие вы не рыбаки, а обыкновенные мародеры. И мы вынуждены будем передать вас советским властям. Если же вы чистосердечно во всем сознаетесь, я обещаю вам лишь одно: походатайствовать о смягчении вам наказания.
Наступила тишина, лишь было слышно, как бьет в борт шхуны тугая волна и плачут в вышине чайки.
— В чем сознаться? — нервно, но и несколько нагловато спросил Василий. — Верно, мы не рыбаки. Мы не успели бежать вместе с Врангелем. Да и не хотели, не их поля мы ягоды. И лишь когда убедились, что и здесь нас не ждет ничего хорошего, решились на бегство. Вот и вся правда.
— Слова ваши разумные и очень похожие на правду, — холодно сказал Кольцов. — А вот верить вам мне почему-то не хочется. Вы посовещайтесь, подумайте. Может, и решитесь во всем сознаться. А нет, вам же хуже. Поверьте мне на слово, господа, вашей пешке уже никогда не стать королем.
— Каких слов вы от нас ждете? — снова обиженно выкрикнул Василий. Но тем не менее обернулся к своим напарникам.
От внимания Кольцова не ускользнуло и то, как эти трое отступили от рулевого и лишь после этого стали вполголоса о чём-то разговаривать. Рулевой был явно не из их компании, в разговоре участия не принимал, стоял в сторонке в одиночестве.
Но и среди них, заметил Кольцов, тоже не было согласия. Разговор у них был нервный и часто переходил на тихий спор.
Когда они наконец смолкли, Кольцов спросил:
— Ну, до чего додумались?
— Вы ждете от нас каких-то признаний. А мы сказали все, как на духу. Больше нечего, — ответил за всех Василий.
— Ну что ж! Не скажете потом, что я вас не предупреждал. А сейчас… — Кольцов оглядел всех троих, перевел взгляд на особняком стоящего рулевого. — Сейчас очистите лодку от всей этой бутафории, — он указал на сети. — Все — за борт! И быстрее!
Все трое засуетились, схватились за сети. Рулевой же не тронулся с места. Всем своим поведением он как бы подчеркивал, что не имеет к бандитам никакого отношения.
— А вы что же? — спросил Кольцов у Андрея.
— Чужое добро. Я его сюда не приносил, не буду и выбрасывать.
Трое бандитов стали дружно выбрасывать в воду сети. Андрей продолжал стоять, не трогаясь с места.
Наконец дно лодки полностью освободилось. Оно было хорошо и свежепросмоленное. Но рыбья шелуха уже после ремонта успела прилипнуть к доскам. Это несколько смутило Кольцова.
Красильников прошел по шхуне. Солнце взошло, и сейчас уже хорошо просматривались все закоулки и закутки.
— Рубку осмотри! — попросил Кольцов.
— Смотрел. Ничего, — развел руками Красильников. Он ещё неторопливо обошел шхуну. Выглянул за борт, посмотрел осадку.
— Ну что?
— Осадка мне не нравится. Груза никакого, а сидит в воде глубоко. С другой стороны: рыбья чешуя на досках старая.
— Напрасно стараетесь, — услышав сомнения Красильникова, сказал Василий. — Брехать не станем. Мы себе не враги.
— Это точно, — согласился Кольцов. — Но все же очень похоже, что вы советской власти враги.
— Не верите людям, — похоже, даже обиделся Василь.
— Не верю, — откровенно сказал Кольцов.
Рулевой продолжал молча стоять, не спуская взгляда с Кольцова. И Павел вдруг заметил то, на что до сих пор не обращал внимания: трое бандитов угрожающе поглядывали на рулевого. Проходя мимо него, каждый пытался как-то его задеть, обратить его внимание и бросить на него злобный взгляд.
«Они его почему-то боятся», — подумал Кольцов.
Рулевой словно находился в ступоре и не обращал на тех троих никакого внимания. Он не замечал ни их взглядов, ни толчков.
Красильников вновь подошел к Кольцову:
— Ничего не пойму, рыбья холера! — с досадой выдохнул он. — Нутром чувствую, не простые разбойнички. А ничего понять пока не могу.
Рулевой слышал это. Он вдруг словно стряхнул с себя оцепенение и громко и решительно попросил:
— Дайте топор!
Красильников вопросительно взглянул на Кольцова.
— Дай ему топор! — велел Кольцов.
Трое бандитов застыли в испуге. И, лишь когда в руках рулевого оказался топор, они поняли то, чего ещё пока не поняли ни Кольцов, ни Красильников. Василий закричал:
— Он же сумасшедший! Он всех нас потопит!
— Не бойся, не потонешь! Говно не тонет! — зло огрызнулся рулевой и с каким-то злорадством и силой опустил топор на дно шхуны. И второй раз! И третий! Выколупнул кусок деревянного днища. Но вода в шхуну не хлынула. На месте вырубленной доски образовалась узкая темная щель.
