– Значит, спала… – сжал кулаки, задыхаясь от ненависти, Борис. – Все правда! На что же ты купилась, милая? Он тебе заплатил? Или ты хочешь сказать, что он тебя изнасиловал?
– Закрой рот! Мне пришлось это сделать. Заладил: спала… А все по твоей милости. Другого от неотесанного садовника ждать не приходится… Хотя я не думала, что ты настолько глуп.
– Ну, этот святоша, конечно, он умный. Ты купилась на его интеллект. И вы, конечно, общались на расстоянии…
– Боря, неужто ревность парализует твои мозги? Тогда куда ни шло. Но если они всегда работают с таким напряжением, то я в тебе ошиблась. Не ты ли к иконе приделал ножки?
Боря съежился.
– Ты удивлен? Ну надо же! А ты ведь тоже хотел, чтобы я расплатилась за «Клеопатру»? Расплатилась своим телом. Не повезло тебе. Я расплатилась за твой подарок с другим. Когда обнаружилась пропажа, епископ Симеон припугнул стереть в порошок моего отца и дал понять, что только я могу повлиять на ход событий. Как видишь, он держит слово. С иконой все замяли.
Борис стоял как вкопанный, вытаращив глаза.
– Что, доволен? Да, я с ним спала. И я беременна… Это будет мой ребенок, так распорядилась судьба.
– Я убью этого святошу, – вырвалось из уст Бориса.
– Делай что хочешь – у тебя своя голова на плечах, – сказала Лена, – я не стану биться в истерике и кричать навзрыд: «Не смей!» Делай как знаешь… Но будь уверен, мне безразлично, что произойдет с этим лжемонахом. Чему быть, того не миновать. Но лучше бы этому не быть, честно говоря. Мы с тобой, Боря, и так сделали столько ошибок! Одна сплошная ошибка. Я не хочу, чтобы ты снова влез из-за меня в какую-нибудь авантюру.
– Все из-за меня… – опустил голову Боря. – Лена, почему ты не сказала тогда? Я бы не допустил этого. Я виноват перед тобой. Как же мне искупить?.. – заплакал юноша.
– И твоя любовь ко мне – тоже ошибка. – Лена, казалось, говорила в пустоту. – В чем, интересно, ты виноват передо мной? В том, что потворствовал моим капризам, выжимая себя до капельки, в том, что позволял взбалмошной девчонке играть собой? Боря, пойми, ничего бы у нас с тобой не вышло. Я всегда смотрела на тебя с равнодушием. Ты твердил мне, что я красива… У красоты стеклянные глаза? Я говорю тебе правду и прошу усвоить ее раз и навсегда. Не страдай моими страданиями, не бросай уголь в топку моих иллюзий. Пусть догорит последний уголек, и я заживу наконец так, как предопределилось… Спокойно и без лишней суеты, уповая только на себя… А не на Господа, как учил отец. Он отвернулся от меня окончательно. С чего же мне верить в Него. – Она положила руки на живот. – Видимо, здесь мое предназначение, я буду воспитывать маленького. В этом смысла больше, чем в тысяче неосуществленных мечтаний.
– Ты рождена для другой жизни! Ты королева! Твою красоту рано или поздно судьба заточит в золотую оправу. Так будет, и я люблю тебя! – воскликнул Борис, утирая слезы.
– Опять ты за свое, – вздохнула Лена. – Все в этом мире уже расписано и расчерчено. Каждому свое. И я не стану тянуться за звездами в небе, мне их не достать. Я больше не желаю. Каждый станет тем, кем уготовано стать. А ты увлекся игрой на моем самолюбии. Я себя уже не люблю, я себя презираю. И мне тяжело с тобой общаться. Давай мы больше не будем этого делать. Прости меня за все… – Лена медленно удалялась от застывшего каменным истуканом Бориса.
Он поднял глаза. Лена отвергла его любовь. Ее красивые ноги неумолимо отсчитывали метры, отдаляя ее навсегда. За ней было последнее слово…
«Я сдался, проиграл, потерял самое дорогое… – По телу промчался озноб. – Не может быть!»
Он выпалил с горечью, и вопль отчаяния догнал Елену:
– Ты будешь королевой! Я сделаю тебя королевой!
* * *
Симеон, изрядно покружив по городу на общественном транспорте, добрался до желанной окраины. Но как только он вышел из автобуса, на остановке его сковала нерешительность. В автобусе он мало-мальски знал, куда ехать, но теперь абсолютно не ведал, куда идти. В неосвещенном уличными фонарями квартале Фрайхауса было жутко темно и невероятно страшно.
«И настолько ли желанна эта окраина, чтобы не взять сейчас и бросить все к чертям собачьим? Может, действительно вернуться, чем искать приключений в этом вонючем районе гангстеров и эмигрантов в этих неудобных дьявольских джинсах и свитере не по размеру?»
И все же Симеон зашагал навстречу опасности в паре со своим страхом, полагая, что у него нет выхода, что все равно никто за него не решит его проблем. А перепоручать такое дело – рыть самому себе могилу. Да и не доверил бы он свою тайну никому.
В слабом бликующем свете от единственной уцелевшей от рогаток детворы лампы под козырьком обшарпанного подъезда Симеон разобрал надпись. На табличке, небрежно прибитой к стене, неровными буквами был написан адрес: «Крамергассе, 8». Улица была пустынной и захламленной мусором. Из угла в угол, от одного дома к другому вольготно шныряли крысы.
Симеон застыл на перепутье. Вряд ли кого он отыщет в этом закоулке. Он обреченно вздохнул и посмотрел в сторону автобусной остановки. Выходит, он заблуждался, посчитав, что в квартале эмигрантов без труда сможет встретить отчаянных парней, готовых за приличное вознаграждение осуществить его план.
Но тут из закоулка шмыгнули две тени. Симеон насторожился и прижался к стене… «Какой я тупица, – раскаивался в собственной опрометчивости Симеон. – Интересно, как я себе это представлял. Да они скорее меня самого прикончат, чем станут выслушивать байки о каком-то вознаграждении».
Тени остановились на тротуаре с противоположной стороны улицы и стали о чем-то переговариваться.
«Заметили!» – сжался, словно бальзаковская шагрень, ошалевший от ужаса Симеон, и в данную секунду никто не убедил бы епископа, что тот оказался на этих задворках именно для того, чтобы встретиться с готовыми на все ребятами.
– Эй, ты чего там стену подпираешь! – вопрос, заданный хриплым прокуренным басом, застрял в ушах епископа. Чудовищный акцент выдавал славянское происхождение темных личностей. Сербы или русские… Он не ответил, и злодеям это не понравилось. – Чего воды в рот набрал?
– Да нет, ребята… Я… просто заблудился, – задребезжал голос Симеона.
Тени подошли. Опасения Симеона были не напрасными. Перед ним стояли настоящие головорезы. Как раз такими он и представлял уголовников. «Сейчас они воткнут в меня нож», – посетила епископа обоснованная тревога. Он еле сдержался, чтобы не закричать: «Караул!»
– Чудило! Ты не заблудился, – сказал один из уголовников на русском. – Ты запутался в своей козлиной бороде. Ты что, хиппи? А ты знаешь, что мы с моим братаном поклялись до конца дней своих истреблять хиппанов. А?
От удовольствия, связанного с тем, что жертва легко поддается запугиванию, уголовник вошел в раж. Он сгорбился и вытянул шею, приняв более угрожающий вид. И тон его голоса становился еще ниже, спускаясь в самый ад:
