По виду незнакомец был из той самой породы, что и только что вышедшие от него двое русских эмигрантов. Но кто он был на самом деле? Симеон рылся в своем изощренном уме: «А не резидент ли это? В Москве, конечно, уже получили мое донесение. Да нет. Нет… Эти вымогатели затеяли свою игру. Они не собираются исполнять мой заказ. Эти авантюристы решили обобрать меня с помощью шантажа и подослали своего дружка… Поделом мне. Остолоп. Доверился уголовникам. Настала расплата за глупость».
Симеон отчетливо увидел перед глазами набранный жирными буквами заголовок в вечерней газете: «Русский епископ крадет собственного ребенка». Эти газетчики обязательно придумают что-то в этом роде. Интересно, сколько затребуют эти сволочи?
Епископ осунулся, он сам себе казался жалким, а Борис продолжал в том же духе:
– Ну, что скажешь, Симеончик, замарал ведь рясу, али бес попутал? Какого хрена, змей ты ядовитый, рясу на себя накинул да колпак на голову водрузил? Какой талант в себе погубил! Ты же прирожденный парикмахер. Надо же, не каждый отважится сам себя кромсать, а?! Я знаю планы твои юродивые. Ты небось хочешь на соборе вывеску прибить красными буквами: «Парикмахерская». – Боря измывался как мог.
Симеон молчал, втянув шею в плечи. Слова незнакомца обозначали для него не что иное, как раскатистый гром, за которым неотвратимо последует молния. Вот в этой молнии главная опасность, и Симеон напрягся в ожидании, когда она сверкнет. «Это черная полоса в жизни», – промелькнула грозная мысль. Он даже вспомнил, как пару часов назад в саду перебежала дорогу черная кошка. Это был знак. Нечистая сила. Именно так подумал епископ, а ведь сам любил говаривать: «Как только начинается суеверие, заканчивается истинная вера в Бога». Но когда Симеон говорил эту фразу, он не был загнан в угол. А теперь, похоже, его осталось только утрамбовать в этом углу. Как только епископ стал прикидывать, хватит ли ему наличных, чтобы расплатиться с вымогателем, Боря неожиданно спросил:
– Батюшка, ответь мне, любопытному, какую проблему ты только что решал с двумя ребятами с нефешенебельного района Фрайхаус? Что тебя с ними связывает?
Вопрос удивил Симеона. Он полагал, что незваный визитер владел информацией и явился как раз поэтому. Чтобы требовать выкуп за молчание. Странно… Незнакомец мог бы уже назвать сумму, епископ рассчитывал поторговаться. Однако чего уж юлить? Пожалуй, стоит прощупать. Чем черт не шутит, может, этот человек не бандит, а полицейский. Только бы не журналист и, не приведи господь, гэбэшник из посольства.
– А то вы не знаете? – осторожно проговорил Симеон. Боря не знал и потому врезал со всего размаху Симеону под левый глаз. Тот плюхнулся на пол и застонал от боли.
Но Боря хотел знать, он спросил еще раз:
– Ты мне не ответил. Что тебя связывает с этими ребятами? – Любопытство пересилило. Подумаешь, деньги… Этот урод заплатит так или иначе за все, но что здесь делали Седой с Кабаном?
Удар в глаз подействовал на Симеона, подобно детонатору. Голову разрывной пулей пробила очередная комбинация логических ходов. Симеона перемкнуло, он теперь почти не сомневался, что незнакомец был… резидентом. Будь он сообщником этих двух уголовников, Симеон заметил бы в вопросе притворство. Незнакомец же спрашивал с неподдельным любопытством и бил изо всей силы. Нет, это не вымогатель, это точно гэбэшник. Симеон определился с линией поведения и, вставая с карачек, затараторил пространное алиби, которое всегда держал наготове:
– Эти двое… Это прихвостни нью-йоркского Анастасия. Они приходили вербовать. Я уже докладывал в вышестоящие… меня шантажируют. Они пытаются наложить лапу на наши приходы, хотят облить грязью нашу конфессию. Настоящая травля. – Симеон захлебывался в рыданиях. – Они… Клевета… Шантаж! Хотят приклеить мне ярлык развратника и греховодника. Эти люди не остановятся ни перед чем, запустили утку о том, что дочь подчиненного мне протоиерея беременна от меня, и теперь шантажируют, надеясь завербовать. Протоиерей Родионов – агент митрополита Анастасия. Он помогает этим негодяям меня травить и шантажировать. Это все за то, что я верой и правдой, товарищ майор, всюду измена, а я верой и правдой…
Напрасно надеялся Симеон, что, сидя на четвереньках, обезопасит себя от тумаков. Второй удар последовал как незамедлительная реакция на столь экстравагантное обращение «товарищ майор», правда, пришелся он по скуле. Нельзя сказать, что Боря обиделся, удар больше был самообороной, чего доброго, подползающий все ближе и ближе Симеон мог его как минимум укусить. Такой вывод Борис сделал неспроста, а после того, как выслушал всю эту чушь. Он посчитал, что епископ свихнулся. Во всяком случае, пена у рта присутствовала, и продолжать беседу с ним теперь было бессмысленно, тем более потому, что Симеон не собирался подниматься с пола.
Борис сплюнул и поспешил выйти. Он хлопнул дверью так сильно, что посыпалась штукатурка. Симеон недоумевал: неужто он ошибся и в этот раз? Он снова принял визитера не за того? Но кто же был этот человек? Его сейчас более всего заботил именно этот вопрос. Но чуть меньше, чем боль под глазом и в скуле. Относился бы епископ повнимательнее к подчиненному клиру и приходским мирянам, находилось бы у него время до низшего сословия и прислуги – не было бы нужды сочинять алиби и оправдываться перед садовником.
Подслушавший под дверью разговор прислужник перестал напрягать свою память. Он таки вспомнил, где видел Бориса. Ну, конечно же, этот парень работает садовником в приходе отца Александра. Зрительная память не подвела дьякона. На слух он тоже никогда не жаловался. Значит, это не простой садовник…
Выдался шанс уничтожить слугу дьявола. К тому же теперь он знает, к кому обратиться. Борис опешил, когда в темном коридоре кто-то вцепился в его рукав. Он разглядел в полумраке физиономию сгорбленного служки. Тот проникновенным шепотом, озираясь по сторонам, доверительно произнес:
– У меня для вас очень важная информация об этом вероотступнике. Вы должны убедиться воочию… Вы должны это увидеть.
Зрелище было не из приятных. «И этот туда же, наверное, тоже считает меня «товарищем майором», – подумал Борис. – Быстрее отсюда на свежий воздух!»
– Отлепись. – Борис с силой одернул руку и оттолкнул прислужника. Он несся по коридору быстрыми шагами и вскоре задвинул за собой бархатную шторку. Борис помчался к выходу с единственным желанием – увидеть солнце.
СССР. Москва
Начальник отдела ЦК партии по делам религий Кулич, склонившись над своим рабочим столом, уже третий раз перечитывал два машинописных листка и разглядывал приклеенную к ним вырезку из иностранной газеты. Он снова добрался до ее перевода и еще раз пробежал его глазами. Нахмурив брови, он дотянулся пальцем до кнопки вызова, а когда вошла секретарша, произнес:
– Соедините меня с Юрием Вадимовичем.
Полковник Антипин, начальник отдела КГБ, посчитал нужным явиться в ЦК лично, дело было деликатным.
– Прошу прощения, Михаил Иванович.
– Да заходи, Юра. Что думаешь по поводу донесения агента Пилипенко из Европы? Да ты присаживайся. – Мнение Антипина для Кулича значило многое, он полагался на холодную рассудительность полковника. Именно такие люди нужны в разведке – безотказные и бесстрастные, как отлаженный механизм. «Не то что я, – подумал Кулич, – этот робот и меня сдаст, сделай я что-то не так. В таких делах ответственность надо делить, вот и разделим ее на двоих».
