«Я заново открываю для себя жизнь. Читаю то, на что раньше
не было времени, а сам все не могу отказаться от прежней привычки искать на
полях тайные знаки, предупреждающие об ослепляющих абзацах, ядовитых закладках,
засасывающих дырах и прочих милых проказах авторов. Мне кажется, наши
магические книги не так интересны. Они не объясняют смысла жизни, а лишь
содержат прикладные сведения о нежити, заклинаниях, астрологии, защите от
сглаза и так далее… Если разобраться, не мы, маги, отделили себя от обычных
людей, но обычные люди отринули нас от себя. Нам не следовало изолироваться. В
результате наша жизнь во многом стала суррогатом. Мы слишком увлеклись
преобразованием жизни, вместо того чтобы просто наблюдать ее», – писал
Ванька, и Таня думала, что он стал гораздо серьезнее.
Разумеется, Ванька поселился в глуши не затем, чтобы читать
лопухоидные книги и латать дыры в образовании. У него была и другая, более
ясная и близкая цель. Он занимался ветеринарной магией в расположенной
неподалеку, в четверти часа полета на пылесосе, лечебнице, где, кроме него,
работал только один маг – бровастый и сиплый старик, плод запретной любви
домового и жившей два столетия назад жены лесника. Когда не было дел, старый
маг часами мог сидеть неподвижно. Казалось, он не дышит, и если к губам и
ноздрям его поднести зеркальце, оно не запотеет.
В лечебницу, как забавно писал Ванька, обращались в основном
лешаки с жалобами на гарпий, водяные с доносами на лешаков и гарпии со
сварливым нытьем, что их никто не любит, хотя они мягкие и пушистые – и всех
приходилось принимать, хотя лечение нежити не входило в прямые обязанности
ветеринарного мага. Это была скорее их неминуемая побочная составляющая. Дважды
приходилось оказывать помощь вепрям, застывшим в зимнем лесу, один раз оборотню
и один раз собаке с головой грустной девушки, которая поселилась было в
лечебнице и выла ночами, никем не понятая, а после ушла куда-то на восток,
заявив, что хочет посмотреть Тибет. Помимо этого существовало еще нечто,
какая-то тайна, о которой Ванька не вспоминал, но наличие которой Таня
интуитивно ощущала. Тайна эта, как туман, пряталась где-то между строк, как
прячется в полдень упорная тень, серым дымком обитая у древесных корней.
Таня и гордилась Ванькой, и сомневалась, что его теперешняя
жизнь в чащобе настолько уж полезнее магспирантуры. Слушать жалобы гарпий с не
меньшим успехом можно было и на Буяне. И вообще, когда жизнь колотит тебя лицом
об стол, это еще не значит, что ты приобретаешь практический опыт.
Облачившись в драконбольный комбинезон, Таня заколола волосы
(«Они у тебя все время разные. Ты уж, Гроттерша, определись, какого они цвета –
медные или темные», – говорила ей порой Склепова) и надела черную
горнолыжную шапку. Шапка была подарком Пипы, которая считала старой любую вещь,
которую ей пришлось надевать больше двух раз.
Когда Таня открыла футляр, крайняя, самая толстая струна
контрабаса издала низкий и радостный гул. Последнее время они летали редко, и
инструмент сейчас был явно доволен. Внимательно оглядев смычок и убедившись,
что трещин нет, Таня удовлетворенно кивнула и распахнула окно.
– Тикалус плетутс, – произнесла она среднее по
силе и скорости полетное заклинание. Начинать сразу с Торопыгуса угорелуса было
неразумно, особенно здесь, в тесном нагромождении башен и строений. Разумеется,
Ягун мог считать иначе, но Таня совсем не обязана была идти у него на поводу.
Перстень Феофила Гроттера выбросил зеленую искру. Таня
прилегла боком на контрабас, мягко скользнувший в окно. Она развернулась,
обогнула башню, пронеслась над стеной, полетные блокировки с которой они с
Ягуном в последние месяцы научились обходить, и оказалась как раз над подъемным
мостом. Ее встретил брачный хор лягушек, давно облюбовавших зацветший ров.
На подъемном мосту стоял Поклеп Поклепыч, над головой у
которого завис Ягун. Поклеп что-то орал, требуя у Ягуна, чтобы он снизился,
внук же Ягге пока медлил. Он явно тянул резину. За спиной у Поклепа, поигрывая
дубиной, возвышался циклоп Пельменник. «Засыпались, и как тупо! Другого места
для встречи не могли найти!» – с досадой на себя и на Ягуна подумала Таня.
– Ага, Гроттер! Еще одна умная нашлась! А ну лети-ка
сюда! – заметив ее, торжествующе крикнул завуч.
Перстень Феофила Гроттера нагрелся, отражая сглаз. Таня чуть
снизилась, однако с контрабаса не слезла, следуя примеру Ягуна.
– Что ты здесь делаешь? – спросил Поклеп.
– Ну… э-э… лечу! – ответила Таня. Отрицать
очевидное не имело смысла.
– Над Тибидохсом летать не положено! Летать положено на
драконболе, – сурово отрезал завуч.
– А плавать с русалками только в ванне! – встрял
Ягун.
– Почему? – не понял Поклеп.
– Если летать положено лишь на драконболе, то плавать
можно лишь в ванне, – заявил играющий комментатор.
На Поклепа этот аргумент впечатления не произвел.
– Снижайтесь, кому говорят! Давайте сюда пылесос и
контрабас! Если кто попало будет через стену летать, зачем тогда стена нужна?
Для красоты?
– Ну мало ли зачем? Красота – великая сила. Гулять
можно по стене, на лес смотреть… – предположила Таня.
– Ответ неверный, магспирантка Гроттер! Если стены нет,
тогда что? Выходит: летай кто хочешь? – склонив голову набок, вкрадчиво
спросил завуч.
– Почему бы и нет? – сказала Таня.
Поклеп ухмыльнулся.
– Сегодня летай, завтра проходи сквозь стены,
послезавтра телепортируй. И что в результате? Стены будут нашпигованы
застрявшими недоучками, а койки магпункта завалены ранеными! Школа превратится
в Бардак и Гоморру!
– Содом. Содом и Гоморру, – машинально поправила
Таня.
Это была ошибка. Поклеп терпеть не мог, когда его
поправляют.
– Выпендриваемся? Умничаем? Я вам поумничаю! А ну марш
вниз, я сказал! Вы задержаны за нарушение внутреннего распорядка для
учеников! – отрезал Поклеп.
– Мы не ученики. Мы магспиранты, – сказал Ягун.
Поклеп приятно удивился. Его маленькие глазки собрались у
переносицы в кучку.
– Да что вы говорите? А шапочку перед вами не снять,
магспиранты недоделанные? В ножки не поклониться?.. А ну живо сюда пылесос и
контрабас! Вам придется объяснять свое поведение педсовету!
