Таня уклончиво промолчала. В «нашей жалкой каморке» жила
теперь она.
– Мы еще второй этаж не смотрели, – сказала Таня,
вспоминая, что дом был двухэтажный.
Гробыня облизала губы.
– И не посмотрим. Наш только первый. Вон там есть
лестница на второй, но она заложена, – небрежно сказала она, кивая на
глухую стену.
В этой небрежности Таня чутко уловила недовольство. Еще бы –
вместо восхищения тем, как Склепова устроилась во взрослой жизни, охов, ахов,
восторженного блеянья и беготни по трем комнаткам, Гроттерша нарушает правила
игры. Позор таким подругам!
– А кто на втором живет? – спросила Таня, просто
чтобы что-то сказать.
– Откуда я знаю кто? Говорят тебе: заложена
лестница. – Склепова ковыряла вилкой в банке с таким раздражением, словно
хотела, чтобы котлеты вновь стали фаршем.
– А, понятно! Значит, где-то с улицы должен быть
вход, – предположила Таня.
– Входа нет, – сказала Гробыня.
– Как нет?
– А так. Ты же меня знаешь: существуй он, я бы его
нашла. Только через ставни, но они вечно закрыты, – уверенно ответила
Гробыня.
– А как жильцы второго этажа к себе попадают? –
спросила она.
Гробыня пожала плечами.
– А шут их знает как… Может, телепортируют, а может,
вообще из дома не выходят. Ты меня грузишь, Гроттерша! Какая мне, блин,
разница, кто живет у меня над головой? Мы с Гуней и дома-то не каждую ночь
бываем.
Таня давно знала Склепову, изучила ее до малейших деталей.
Голосом Склепова могла ввести в заблуждение кого угодно. Он мог становиться то
мягким, то вкрадчивым, то немного обиженным, то, напротив, грозным – и все в
течение единственной минуты. Голосу, этому ловкому лгуну, верить не стоило. И
поэтому Таня незаметно посмотрела на руки Склеповой. Ага! Хотя голос Гробыни
звучит с восхитительной небрежностью, левой рукой она нервно вращает, почти
дергает на пальце перстень.
«Темному магу нельзя иметь такие честные руки», –
подумала Таня и спросила:
– А если там вообще никто не живет?
Почему-то довольно заурядная история со вторым этажом не
давала ей покоя. Наверно, все дело было в магической интуиции, унаследованной
от прадеда и отца.
Склепова с интересом заглянула в пустой стаканчик из-под
йогурта, как если бы ожидала найти там по меньшей мере алмаз.
– Нет, кто-то все-таки живет. Пару раз я слышала, как кто-то
там озабоченно ходит, что-то бормочет, иногда до утра. И снова – тишина.
– И вы так и не выяснили, кто это? – не поверила
Таня.
– Дорогая, – сказала Гробыня с пафосом. –
Соседей, которые шумят только раз в месяц, отлично можно терпеть, даже если не понятно,
как они попадают в квартиру. Мы с Гуней буяним куда чаще. И вообще ты меня с
кем-то путаешь! Я ведущая рейтинговой программы, а не детектив-недоучка…
Поговорим лучше о тебе. Как у вас с Валялкиным? Он с тех пор не был в Тибидохсе
ни разу?
Таня вздрогнула. У Гробыни был дар выискивать больные мозоли
и наступать на них всей пяткой.
– Откуда ты знаешь? – быстро спросила она.
– Пипенция растрезвонила, – кратко ответила
Склепова. – Она иногда мне звонит. Порой это «иногда» происходит чаще, чем
я успеваю реально соскучиться. Зато с тобой другая история. Заляжешь на дно, да
так, что без глубинной бомбы не всплывешь.
– Он мне пишет. И знаешь, письма у него хорошие. Он
становится глубже, развивается. Много думает, читает… – сказала Таня с
нежностью.
Гробыня внимательно наблюдала за ней, чуть склонив голову. В
этом наклоне головы было затаенное ехидство.
– Так, значит, читает? – переспросила она.
– Читает, – кивнула Таня.
– Развивается?
– Да. Ты что, против?
– Почему «против»? Я всеми руками и ногами –
«за»! – Гробыня привстала и метко запустила в Гуню огрызком морковки.
– Слышь ты, спина! Учись как надо! Люди сидят себе в
буреломе, газетки читают и развиваются! Не пристают к порядочным девушкам!
Гуня, как разбуженный медведь, глухо заворчал с
засасывающего диванчика.
– Ты еще не была у него? На встречу выпускников не
приглашала? – допытывалась Гробыня.
– Нет.
– Но полетишь?
– Полечу.
– И когда? Завтра с утра?.. Да ладно тебе секретничать,
Гроттерша! Я никому не скажу!.. Ну позязя, я же старая боевая подруга! Любишь
его?.. О, Гуня, ты видел! Она кивнула! Она его любит!
– Склепова! – укоризненно воскликнула Таня.
– Что Склепова? Я же не на улице разболтала, а Гуне. А
Гуне… Гуне – это все равно что холодильнику, – оправдываясь, сказала
Гробыня.
Не вставая, она телепортировала с полки банку с растворимым
кофе и поставила ее перед Таней.
– Хороший гость обслуживает себя сам. Найди себе
где-нибудь чашку, – предложила она.
– Ага, спасибо…
– Слушай, Гроттерша, чего-то еще хотела у тебя
спросить… А тот второй прихехешник? Ну Пуппер? Пишет-то хоть?
Таня улыбнулась.
– Склеп, у тебя язык без костей!
Гробыня не на шутку заинтересовалась.
– А у тебя что, с костями? Интересная анатомическая
подробность! Больше никаких признаний сделать не хочешь?
– Отстань!
– Новенькое такое слово: «отстань!» Миллиард раз от
тебя его слышала. Отстану, если скажешь: пишет или не пишет! – напирала
Гробыня.
– Ну хорошо, пишет… Каждого четырнадцатого
числа, – призналась Таня.
– Как-как? – не поняла Гробыня.
– Каждое четырнадцатое число каждого месяца от Пуппера
прилетает купидон, – повторила Таня.
Склепова недоверчиво посмотрела на нее.
– Да говорю тебе! Каждого четырнадцатого числа он
присылает мне письмо и букет.
Гробыня присвистнула.
– Гуня, слышишь, как у порядочных людей! Все по датам!
Решено: ты будешь носить меня на руках строго по расписанию! Каждого третьего
числа каждого месяца! А каждое девятнадцатое число, так и быть, я буду целовать
тебя в нос. Повесь себе бумажку на зудильник! – крикнула она.
