– Ну уж нет! Я на это не согласный! Если я не буду так
громко кричать, никто не обрадуется, когда я наконец сделаю паузу! –
заявил Ягун.
Катя посмотрела на внука Ягге с терпеливой нежностью
санитарки, которая объясняет психу, что с люстры лучше слезть. Люстра устала.
Ей нужно немного отдохнуть и поклевать зернышек.
– И что ты этим хочешь сказать? – спросила она.
– Ничего! Я этим хочу помолчать! – сказал Ягун.
Передав бразды правления Склеповой, он отправился искать
Таню. Ни ее, ни Ваньки Валялкина, насколько он мог видеть, в толпе не было.
Ягун покинул круг факелов и, нырнув в галерею, погрузился во
тьму. Глаза не сразу привыкли к сумраку. Вкрадчивая тишина заполнила слух,
который долго удавливал удаляющиеся голоса на стене. Поначалу Ягун хотел пойти
по короткой галерее, которая позволила бы ему сразу оказаться на Жилом Этаже.
Однако назойливый скрип колес и однообразное бульканье подсказали, что
навстречу ему направляется Инвалидная Коляска.
Скрип – это еще полбеды. Коляску, когда она одна, легко
убрать с дороги. Куда хуже бульканье. Оно означает, что на коляску уселся Синий
Дядя, назойливый и тупой призрак, который в основном отсиживался в подвалах и
наверх поднимался раза два в год, не чаще. Синего Дядю тоже можно прогнать дрыгусом,
однако при этом вокруг разливается такая невыразимая, во всей глубине этого
понятия, вселенская вонь, что глаза щиплет от слез, а душа терзается тоской.
Делать нечего. Пришлось Ягуну признать, что короткая галерея
недосягаема, и отправиться кружным путем через Лестницу Атлантов и Зал Двух
Стихий. Пробираться в темноте по Тибидохсу было удовольствие гораздо ниже
среднего, тем более что Ягун сгоряча не захватил с собой даже факела.
На верхней площадке Лестницы Атлантов Ягун остановился.
Выросший в Тибидохсе, он любил это место, хотя оно и считалось опасным, так как
здесь нередко прорывалась нежить. Пахло гипсом и каменной пылью. Атланты
вздыхали во мраке и шевелились, сотрясая своды магической школы. Их мраморные
ноги белели в темноте.
Ягун стал спускаться. Ступеней через пять перед ним, едва не
задев его колено, проскочил хмырь, похожий на Агуха. Противно скалясь, хмырь
щелкнул на играющего комментатора кривыми зубами. Свод черепа у него задирался,
откидываясь назад, как крышка мусорного бачка.
– Сдох-хнеш-шь! Скоро ф-фсе сдох-хнете! Я
з-знаю! – шипел он.
– Что ты знаешь? – спросил Ягун.
– Не скаж-ж-жу!!! Только когда ты умреш-ш-шь!
– Ну жди, если не лень… Мотис-ботис-обормотис, –
произнес Ягун, вскидывая кольцо.
Он не промахнулся. Искра попала хмырю точно в нос. Агух либо
его родственник кувыркнулся вниз, ругаясь и считая ступеньки.
Ягун продолжал спускаться. Через несколько минут он внезапно
услышал снизу шорох, увидел огонек свечи и сообразил, что кто-то поднимается
ему навстречу. В планы внука Ягге не входило никого встречать, особенно здесь.
Он кинулся вверх по лестнице, но неожиданный звук подсказал ему, что сверху
тоже кто-то спускается, а он, Ягун, находится где-то между ними. Веселенькое
положение!
Не задумываясь, играющий комментатор сделал то, что сделал
бы любой здравомыслящий магспирант Тибидохса: нырнул вправо и, присев,
спрятался за ногу атланта. Если атлант что-то и заметил, то пройдет минут
десять, прежде чем до него дойдет, что кто-то нагло спрятался за его ногой, и
еще минут двадцать, прежде чем он сподобится – если ему придет на ум так
печально пошутить! – наступить на Ягуна. Однако через полчаса Ягуна в
тесной нише уже не будет.
Несколько секунд прошли в томительной тишине, а затем Ягун
увидел доцента Горгонову. Медузия с озабоченным видом поднималась по лестнице
со свечой в руке, прикрывая огонек ладонью. Почти сразу навстречу ей из темноты
вынырнула грузная фигура в плаще.
Услышав шаги, доцент Горгонова остановилась и спокойно
подняла голову. Ее волосы отливали медью. Их пряди негромко шипели, точно
прикидывали, не превратиться ли им в змей. В темных глазах Медузии отблескивало
пламя, отчего казалось, что свечи как минимум три. Одна самая маленькая в руках
и две грозных и жарких – в глазах. Выглянув из-за ноги атланта, Ягун потерял
равновесие и, пытаясь обрести его, оперся лбом о мраморную икру гиганта. Атлант
пошевелил пальцами. Минуты через три, понял Ягун, до атланта дойдет, что ему
щекотно. А там он или заржет басом, или лягнет его ногой. Если и не сейчас, то
рано или поздно.
– Это вы, Медузия? – услышал Ягун неприятный
голос.
– Вы угадали, Зербаган. Чтобы узнать человека со свечой
с двух шагов, не нужно быть прозорливцем, – с насмешкой отвечала Медузия.
Ревизор откинул капюшон. Мелькнула желтоватая рука со
сросшимися пальцами, соединенными перепонкой. Резкий ответ Медузии, казалось,
смутил Зербагана. Его неподвижные, круглые как у рыбы глаза, мертвенно
уставились на Горгонову.
Зербаган был не один. На лестнице что-то зашуршало, и Ягун
увидел карлика, который с величайшей осторожностью сползал животом с высоких
ступеней. Перед тем как доверить очередной ступени свое слабое тельце, он долго
ощупывал ее носком. В момент, когда он тянул носок, он произносил «у-у-у!», а
когда ставил его, произносил «пых». В результате перемещения карлика
сопровождались непрерывным бормотанием «у-пых! у-пыых! у-пыыыыыых!».
Ревизор, как и прежде, не обращал на своего секретаря Бобеса
ни малейшего внимания.
– Как ваши дела? – прохрипел Зербаган, обращаясь к
Медузии.
– Благодарю, отвратительно.
– Зачем же благодарить? Я только хотел проявить
вежливость!
– Благодарю. Я так и поняла… Я вас слушаю, Зербаган!
Давайте перейдем сразу к делу. Признаюсь, я пришла исключительно из
любопытства, такой глупой и нелепой показалась мне ваша обратившаяся в пепел
записка. Что вам нужно?
Ревизор медленно покачал головой.
– Вас, кажется, ужасно раздражает мое пребывание в
Тибидохсе, – произнес он.
– Отнюдь нет. Но оно позволяет мне ощутить, как славно
здесь было бы без вас. Иногда, знаете ли, полезно съесть подгнившую селедочную
голову, чтобы оценить прелесть обычного повседневного обеда, – отвечала
Медузия.
Длинный, как у жабы, рот Зербагана скривился, напомнив
плавающего в луже дохлого червя.
– Вы недальновидны, Медузия! К счастью, я не обидчив.
Эмоции, что в них проку? Они не дают магической силы. На любовь, ненависть и
прочую ерунду маг тратит энергию, которую мог бы израсходовать на власть.
– К делу, Зербаган! Доморощенную философию я
предпочитаю воспринимать в опубликованном виде.
