– Не на ужин, – пискляво наябедничал карлик и
захихикал так, словно кто-то душил подушкой кота.
Это был фактически первый случай, когда Ягун услышал его
голос. Демьян Горьянов, который имел привычку смеяться в самых неподходящих
случаях, попытался заржать, но Гуня Гломов по сигналу Гробыни закупорил Демьяну
рот бутербродом с колбасой.
– Чего лыбишься? Тридцать два – норма? Не надо мне зубы
показывать, я не стоматолог, – сказал ему Гуня.
Горьянов замычал, отплевывая колбасу.
Искоса поглядывая на сумку на плече Валялкина, Зербаган
быстро шел к выходу. Таня слышала, как на ходу он сердито говорит Поклепу:
– Имейте в виду, все попадет в отчет…
Завуч Тибидохса верноподданнически таращил глаза, однако
заметно было, что он имеет в виду и Зербагана, и его заявление.
Ягун и Бейбарсов обменялись многозначительными взглядами.
Глеб решительно оставил Зализину и, небрежно помахивая тросточкой, последовал
за ревизором, держась на внушительном расстоянии. По его тонким губам бродила
снисходительная улыбка. На Зербагана и карлика он если и поглядывал, то
вскользь.
«Ничего себе! Следит, но так, будто делает Зербагану
одолжение», – думал Ягун.
Таня же думала: «Все-таки хорошо, что Бейбарсов с нами. С
ним надежно», – и испытывала легкое радостное смущение от этой мысли.
К ним подошел Ванька.
– Вы заметили, как Зербаган смотрел на мою сумку?
Спорю, ночью он нападет на Тангро, – сказал он.
– Точно, мамочка моя бабуся! Разве мы не этого хотели?
Я доволен, как папуас, добравшийся до бочки со сливочным маслом! –
подтвердил Ягун, потирая ладони.
Играющий комментатор не преувеличивал. Он действительно
сиял, как новенький пятак. Тане захотелось пригасить газовую конфорку его
радости.
– Наши искры ничего ему не сделали! Ягун, ты хорошо
представляешь, что такое маг пятого уровня? – сказала она.
– Не представляю. Я мороженым отмороженный, –
наивно заявил Ягун.
– ЯГУН! Ты когда-нибудь сможешь быть серьезным?
– Фу-ты ну-ты! Перестань говорить, как Лоткова! А то я
буду вас путать, и мне придется со временем стать двоеженцем! –
предупредил ее играющий комментатор.
Ванька ткнул его кулаком в живот.
– Очнись, Ягун! Если Зербаган захочет добраться до
Тангро – нам его не остановить.
Ягун скривился.
– И ты туда же, Джон Вайлялька? Знаешь, чем отличается
оптимист от пессимиста?
– Ну и чем?
– Оптимист, посвистывая, идет по минному полю и,
вообрази, отлично его проходит. Пессимист же ноет, топчется на месте, ничего не
делает и в конце концов умирает от заражения крови, колупая сосудики в носу.
Глава 12
Чаша искренности
После ухода Зербагана и Поклепа никто из преподавателей не
показывался в Зале Двух Стихий. Выпускникам предоставлена была полная свобода.
Бейбарсов, исчезнувший вслед за ревизором, тоже не возвращался, и, признаться,
это начинало тревожить Таню.
«Мы тут развлекаемся, а он там один…» – думала она,
вспоминая тонкую руку Глеба, независимо помахивающую тросточкой.
Жора Жикин блистал. Точнее, ему так казалось. Он разгуливал
по залу и всем рассказывал один и тот же анекдот. В анекдоте сын спрашивал у
папы: «Может ли Пегас жениться на корове?» и получал ответ: «Только так и
бывает в этой жизни, сынок!» Под Пегасом Жикин явно подразумевал себя, хотя
крыльев не имел, разве что зубы у него были лошадиные.
Ягун был в ударе. Он болтал так много и хохотал так громко,
что окажись в зале Ягге, она встревожилась бы, все ли у Ягунчика в порядке с
головой. Спокойная Ягге никогда не могла понять, откуда у нее взялся такой
буйный внук.
Ванька все время находился рядом с Таней, подкармливая то
ее, то Тангро тем, что ему удавалось раздобыть у молодцов из ларца. Молодцы
носились по залу с подносами, пустевшими с невероятной стремительностью.
Шурасик, приглядывавшийся к молодцам с научным интересом,
внезапно заявил, что их статус ему не ясен. Кто они, по сути? Почему обязаны
сидеть в ларце и выполнять желания того, кто ларец откроет? Почему они не
стареют? Чем занимаются внутри ларца, когда сидят там одни, и вообще: как в нем
помещаются? Уменьшение? Дематериализация? Адресная телепортация? Прерванное
существование? Едят ли они сами? Спят ли? Есть ли у них естественные
потребности? И наконец, подозрительно, почему они всегда в хорошем настроении?
Но все же главным был первый вопрос: кто они. Джинны из
бутылок с молдавским вином? Духи? Призраки? Утопленники из числа покорителей
Трои, которых на пути домой настигла месть Посейдона? Сироты, спроворенные
мачехой за хворостом в метель?
Тирада Шурасика была такой длинной и изобиловала таким
количеством цитат, прямых и косвенных, научных примеров и ссылок на
первоисточники, что до конца ее дослушала одна Ленка Свеколт. И разумеется,
немедленно начала спорить.
– Остынь, Шурочка! Какие они джинны? – заявила
она.
– А кто? – сердито спросил Шурасик.
– Комиссионеры или суккубы, трансформированные
ларцом, – небрежно уронила Свеколт.
Шурасик на мгновение застыл, а затем изумленно подскочил и
потребовал подтверждающих цитат. Увы, цитат у Свеколт не оказалось, а была лишь
железная уверенность.
– Комиссионеры? – повторил Шурасик, вкладывая в
это слово побольше язвительности и научного сомнения.
О комиссионерах Шурасик, как истинный маг, знал не слишком
много, но все же кое-что знал, так как судьбы мрака и деяния темных магов то и
дело пересекались, бесчисленно отражаясь во всевозможных трактатах. Шурасик же,
как ученый, был уникален тем, что воспринимал жизнь сквозь бойницы сотен и
сотен томов.
– Скорее все же суккубы. Похоже, некогда они были
порабощены магией ларца и стали слугами всех его владельцев, – сказала
Свеколт.
– А мрак? Он их не хочет освободить? – уточнил
Шурасик, поправляя очки.
Ленка засмеялась.
– Я тебя умоляю! У мрака этих духов как грязи. Он
вообще не замечает, когда кто-то из них пропадает.
