Ключ от наручников, естественно, находился у их шефа, я даже не стал его искать. В брючном ремне у меня для этого случая была припасена отмычка.
Замочек, кстати, оказался достаточно заковыристым и провозился я с ним минут пять, не меньше. Обшарил карманы убиенных, обнаружил у верзилы отличный метательный нож, который и прихватил на всякий случай.
На безымянном пальце моей левой руки красовался аляповатый перстень, явно самоварного золота с большим поддельным рубином, лишний раз подтверждающий тот факт, что господин Олафсон – пошляк. Я с силой два раза нажал на камень и заработал маячок, оповещающий ждущих меня внизу, что пора готовить торжественную встречу. И в этот самый момент раздался вежливый стук в дверь.
– Кто это, черт подери, – на техасский манер растягивая гласные, спросил я.
– Обслуживание, сэр, – что-то уж больно навязчивое здесь обслуживание.
– У нас все уже есть.
– Прошу прощения, вам доставили чужой ужин. Босс отправил меня исправить ошибку, – интересно, с кем это нас перепутали, если учесть тот факт, что на втором этаже больше никого нет? Придется выяснить.
– Черт с тобой, заходи, – а сам пристроился за дверью с чужим ножом в руке.
Дверь тихонько отворилась, и в нее буквально влетел тип в белом кителе официанта, держащий двумя руками пистолет с глушителем. И тут же всадил две пули в сидевшего в кресле чернокожего, после чего сместился влево, плавно разворачиваясь через правое плечо. Я метнул нож, целя в шею – попал чуть ниже, под ключицу. Он выронил ствол, а я рванулся к нему и одним резким движением сломал стрелку шею.
Его физиономия показалась мне знакомой, я пригляделся – ба, какие люди. Это был скрипач из струнного секстета. Наверное, решил немного передохнуть от музыки и поработать киллером Ситуация становилась все более интересной. Теперь, перед тем как сделать ноги, я должен был обязательно разобраться с группой прикрытия этого Паганини, а то они мне бежать помешают.
Доставшийся мне трофей поражал малым весом при серьезных размерах – пластиковый «Глок», не улавливаемый ни одним детектором. Я проверил магазин – шестнадцать патронов, нормально. Разувшись (левый туфель разгильдяя Уле слегка поскрипывал) прошел по коридору, на секунду замер у поворота и вынырнул из-за угла.
Мистер Вторая Скрипка и Мисс Виолончель с похвальной быстротой оценили обстановку и открыли по мне огонь. На счастье, я начал чуть раньше и, таким образом, секстет моими заботами съежился до размеров трио. Они оказались достаточно шустрыми ребятами (и девчатами) и сподобились попасть в меня дважды – в плечо и в ногу, причем, в плечо достаточно серьезно.
Пока оставались силы, я перенес их по одному в комнату к другим, перевязался удачно обнаруженной в шкафу и порванной на лоскуты наволочкой, после чего быстро направился к выходу на открытую веранду. Трос у меня был с собой, свыше тридцати метров кевлара было обмотано вокруг моего тела под рубашкой, браслет наручных часов сошел за карабин, а толстые, с виду ручной вязки, носки заменили перчатки. Я закрепил трос за колонну и начал спуск с кейсом, пристегнутым сзади к брючному ремню.
Подробности этого несколько выпали у меня из памяти. По-моему, в ходе спуска я пару раз отключался, но удача в тот вечер была со мной. Накрывшая волна несколько привела меня в чувство, а сильные руки, прихватившие за портки и за шиворот, не дали плюхнуться в воду.
– Физкультуру в школе не надо было прогуливать, чайник, – произнесенные хриплым шепотом на ухо слова прозвучали райской мелодией. На душе полегчало, очень захотелось потерять сознание и долго валяться.
Я очутился в рубке небольшого катера, ноги подкосились, и я упал. Движок добавил обороты, катер тронулся.
– Вколите мне... – оказывается, даже шептать было очень нелегко.
– Что с тобой? – в руку вонзилась иголка шприц-тюбика.
Через минуту немного отпустило.
– Задели, – говорить стало капельку легче.
– Кто?
– Об этом потом. Тут должен быть еще один катер.
– Забудь о нем. Как ты?
– Терпимо. Закурить есть?
– Курение – вред, – заявил один из моих спасителей, подавая мне зажженную сигарету. – Это я тебе как врач говорю.
– Насчет чайника извиняюсь, – повернулся ко мне рулевой. – Ты не чайник, ты – сокол.
– Не отвлекайся, Лось.
– Слушаюсь, командир.
Тот включил рацию.
– Как дела?
– Нормально.
– Встречай.
– Жду.
Переговоры в эфире велись на английском с трудноопределимым акцентом, немного напоминающим тот, с которым я беседовал с будущими покойниками.
До припаркованного неподалеку автомобиля я дошел, заботливо поддерживаемый, все равно меня конкретно штормило и болтало из стороны в сторону. Это навело меня на интересную мысль.
– Куда едем? – спросил я сноровисто обрабатывающего мою рану командира группы. Как я узнал позже, его позывной был Доктор.
– Надо бы сразу в посольство, но как тебя такого?
– Как? С песнями!
– Объясни.
И я объяснил.
По набережной Фрогнер Странд мы, действительно, прокатились с песнями и никого этим особо не удивили. Старушка-Европа уже начала потихоньку привыкать к богатеньким русским Буратино, вырывающимся к ней в гости из-за «железного занавеса» и на радостях, отрывающихся по полной. Сначала спели «Паромщика», и хорошо, что в этот момент нас не слышала примадонна российской эстрады, эстрада тут же бы осиротела. Потом перешли на песни военных лет. Повернув направо и проехав через железнодорожный переезд, наша музыкальная шкатулка прокатилась по недлинной улочке, название которой напрочь выпало у меня из памяти, еще раз повернула направо и оказалась на улице Драмменсвейн. Притормозили у особняка под номером семьдесят четыре у запертых ворот и начали сигналить. На крыльце посольства появился какой-то персонаж, и через минуту-другую ворота медленно распахнулись. Мы въехали вовнутрь, выбрались из машины (меня вытащили) и, грянув молодецкое «Нас подберут из-под обломков, поднимут на руки каркас...», направились к крыльцу, наглядно демонстрируя всем и каждому полную утрату знаменитого советского «облико морале». Я, укутанный почти с головой в кожанку слоновьих размеров, видимо, олицетворял собой тот самый «каркас». Когда мы вошли в здание, я отрубился. Очнулся только на операционном столе и снова ушел в нирвану, на сей раз – от наркоза.
В Союзе, куда я возвратился через две недели, бледный и ослабевший, меня встретили буквально мордой об стол. Руководство сучило ножками и выражало политическую озабоченность создавшейся ситуацией. Оказывается, ознакомившись с содержанием скраденного мной портфельчика, Верховный очень разволновался, опасаясь, что его неправильно поймут и не доверят роль в рекламном ролике про пиццу. А еще мы со спецурой сподобились грохнуть шестерых агентов Моссада (то-то я у одного из убиенных узрел перстенек со звездой Давида), что тоже было признано верхом неполиткорректности.
