— Ты уже завтракал? — заботливо спросил куратор, пряча глаза.
— Нет, а при чем тут завтрак?
— Тогда не кури натощак, — вдруг с неожиданной для своих лет резвостью выхватил у меня сигарету.
— Ты что делаешь? — озверел я.
— Натощак курить вредно, — заявил он, затягиваясь. — Сейчас сходишь, помоешься с дороги, и милости просим на кухню.
— С каких это пряников?
— С таких! — взревел он — С тульских! — Сгреб меня за шиворот и поволок в душ. — Иди мойся, истеричка!
— Ну, и что ты хотел… — вытирая полотенцем голову, я вошел на кухню и обомлел.
Салат «Оливье», мой любимый, колбаска, сало, селедочка, вареная картошка в просторной, больше напоминающей тазик, миске. Огурчики, помидорчики, Сталин Кирова убил в коридорчике… капусточка. Графин с соком и запотевшая литровая бутыль национального русского напитка, того самого, что и в тени всегда ровно сорок градусов.
— Садись, — придвинул мне табурет Сергеич. — Выпить-то хочешь?
— Хочу, — с достоинством ответил я, помимо воли, присаживаясь. — Только, сначала ответь…
— Позавчера, — лаконично ответил старый головорез, наполняя емкости: большую рюмку и рюмку поменьше, — догадки появились несколько дней назад, а узнал только позавчера.
— У Грека они появились раньше, — я потянулся за рюмкой, но тут же получил по руке. — Ты что?
— Ничего, — сурово ответил он. Достал из нагрудного кармана три большие звездочки и забросил в рюмку. — Осторожно не подавись, у нас один мужик десять лет ждал майора, а когда присвоили, проглотил звезду. Пришлось вести в госпиталь, прямо из-за стола.
— Нет, ты все-таки скажи…
— Для всяких там подполковников эта информация закрыта, — отрезал он. — Могу сообщить только полковнику российской армии.
— Черт с тобой. — Я сгреб рюмку, нехотя чокнулся и употребил. Достал изо рта звездочки и выложил на стол.
— Закусывай, — он положил мне салата, придвинул тарелку с хлебом.
— Сначала… — начал было я, но почувствовал, как рот заполняет слюна. Махнул рукой и взялся за вилку.
— Хорош жрать, — куратор наполнил рюмки по новой, — за полковника, который все сделал, как надо и красиво вернулся.
— Куда уж красивей, — проворчал я и выпил, потому что очень хотелось.
— Не знаю, Стас, будет ли тебе легче, но — он прикоснулся к собственному носу — Поди, слышал, что со мной случилось в Турции?
— Все слышали.
— Так, вот, в тот раз и я был «болваном».
— Когда узнал?
— Через полгода и случайно — он усмехнулся половиной рта. — Помню, тоже тогда расстроился.
— Ты это серьезно?
— Куда серьезнее — он вздохнул. — Мне это дело с самого начала не гляделось.
— Можно подумать, одному тебе.
— Подробности я узнал совсем недавно.
— И?
— Политика, Стас, это такая клоака, что даже разведка по сравнению с ней — с головы до ног белая, пушистая и почти не воняет.
— Ты хочешь сказать, что никакого изделия не было?
— Было — он закурил. — Но не в тубусе — засмеялся. — Этот Нефедов оказался не таким уж и лохом, всю информацию сбросил на флешку.
— Ни хрена не понял, тогда к чему все это?
— Когда тот опер понял, что его вот-вот возьмут, он пробрался к нему в институт и спрятал ее там.
— Логично — признал я. — Даже остроумно. Рабочее место, к тому времени, уже как следует обыскали.
— Точно, — подтвердил он, — смотреть по второму разу не стали, да, и потом, не до того было, тебя, понимаешь, ловили.
— И где сейчас она?
— Три дня, как здесь.
— Борис, — догадался я. — Прислал диппочтой.
— Умница. — Сергеич нырнул пол стол и показался на поверхности с высокой картонной коробкой, — Посмотри лучше, что я для тебя приготовил, — снял с коробки крышку.
Я перегнулся через стол и заглянул вовнутрь.
— Ух, ты, — изумленно посмотрел на него. — Папаха.
— Самая настоящая, — подтвердил он. — Полковничья, из натурального барана. Старого образца, сейчас таких уже не делают. Носи на здоровье — и нахлобучил ее мне по самые уши.
Эпилог
Вот, значит, так. Таким, вот, образом. Не ждал, не гадал, что когда-нибудь стану «болваном». Нет, это же какого уровня должна быть операция, чтобы назначить притворщика, полковника, между прочим (я поправил папаху), обычным болваном. Однако сделали, и я добросовестно отбыл им весь назначенный срок. Хотя, принимая во внимание квалификацию и обстановку, отработал я не просто им, а, скажем так — «болванищем». Интересное ощущение, нечто подобное я почувствовал много лет назад, лишившись невинности.
Политика, блин, сколько народу положили и все ради того, чтобы сменить одного видного чиновника на другого, не менее видного. Дерьмо собачье! А меня, между прочим, тоже могли грохнуть в ходе этой оперетты, и не раз. Под воду заставили лезть. Я вспомнил себя, обвешанного багажом, как тот вокзальный носильщик, в темноте, с аквалангом и ластами, и хмыкнул. А, и пошло оно все. Обосранный, зато живой, в который раз уже (в смысле, живой). И это не может не радовать. В конце концов, это моя работа, ничего другого, уж так вышло, я делать не умею. И не собираюсь.
— Стас, алло, ты где?
— Здесь я, Сергеич, в России.
— Вот, и отлично. Давай-ка за это выпьем!
— Не вопрос — я поднял рюмку на уровень глаз, как будто, прицеливаясь. — Грека помнишь?
— Финикова, что ли, — он хохотнул, — который изменник?
— Его самого, — подтвердил я, — велел кланяться.
— Как он там?
— Скучает.
— Бывает, — он проглотил водку и закусил кусочком сала, — у тебя дома компьютер, конечно же, есть?
— А то.
— Значит, так, сегодня мы немного выпьем…
— Немного? — удивился я.
— По сравнению с мировой революцией, — бодро ответил он и потянулся к сигаретам. — Завтра проснешься и пойдешь домой. Выпьешь пивка, поспишь еще немного, а вечерком залезешь в Интернет.
— Зачем?
— Неужели неинтересно посмотреть, какого гуся сковырнули с твоей помощью?
— Если честно, не очень.
— Ну и правильно, — согласился он. Посмотрел на меня. — Нет, неправильно.
— Что неправильно?
— Папаха, говорю, неправильно надета — он снял ее с моей бестолковой головы и снова надел. — Сам посмотри — достал с подоконника зеркало на подставке и водрузил передо мной. — Вот, любуйся.
