Плоское лицо Гуни посетил отблеск разума. Огромная ручища,
сжимавшая Ваньке горло, разжалась.
– Хаос убьет ее!.. Гробыня должна молчать! Спаси ее!
Гуня шагнул к Склеповой, сгреб, прижал к полу. Даже могучему
Гуне это стоило немалых усилий. Гробыня вырывалась как безумная, бодалась, била
его локтями, коленями. Когда Гломов зажал ей ладонью рот, попыталась отгрызть
ему мизинец.
Гуня навалился.
Даже с зажатым ртом Гробыня пыталась рваться и повторять
имена. Однако в таком положении повторять их правильно она уже не могла.
Сбилась, запуталась в звуках и вдруг прекратила вырываться. Всхлипнула. Стала
жадно дышать через нос. Уже вполне осмысленно оцарапала Гуне нос.
– Отпусти ее! Ты ее задушишь! – сказала Таня.
– Уже можно?
– Да.
Гуня осторожно оторвал ладонь от губ Склеповой. Сбоку, на
мясистой части ладони, был глубокий укус с отпечатавшимися зубами.
– Просто как на карту стоматолога, – заметил Ягун.
– Гы! – сказал Гуня задумчиво, созерцая, как рана
затягивается на глазах.
Все-таки способность к регенерации великая вещь. Этот мир
так дальновидно устроен, что выгоднее иметь одну крепкую, удобную для тарана
голову, чем десять умных.
Гробыня встала. Обнаружила, что из носа капает кровь, и
озабоченно задрала к потолку голову.
– Вы что, озверели? А лицензия на удушение девушек у
вас есть? – поинтересовалась она деловито.
– Ты хоть что-нибудь помнишь? – спросила Таня.
Склепова задумалась.
– Я помню, что ты меня дико раздражала лет пять
назад, – сказала она.
– А как была в сознании у Поклепа, помнишь?
Продолжая держать голову задранной, чтобы кровь перестала
течь, Гробыня скосила на Таню глаза.
– Я там была? Как все запущено!..
Таня подошла к столу и осторожно вытащила из куриного сердца
перстень Феофила Гроттера. Она ожидала упреков, ругани на латыни – всех милых
проявлений прекрасного характера дедушки. Ничего подобного! Никогда прежде она
не видела свой перстень таким довольным. Перстень выбрасывал красную искру
через две зеленых, что-то бубнил и сиял, как новый пятак.
Капли крови, попадавшие на него, перстень впитывал с
изумляющей торопливостью.
– Дедушка, а дедушка! Ты уверен, что не
вурдалак? – спросила Таня ласково.
– O, si sic omnia!
[2]
– отвечал Феофил мечтательно. Его
скрипящий как тележная ось голос приобрел небывалую бархатистость.
С беспокойством поглядывая на перстень, Таня вернула его на
палец.
– В чужом сознании находиться неприятно, особенно когда
ныряешь туда полностью. Я не запомнила деталей, только ощущения. Как в киселе
плаваешь, а вокруг образы, хаос эмоций, страхи. Словно копошишься в мешке с
обрезками цветной бумаги, – задумчиво произнесла Склепова. – Так что
я выудила, колитесь?
– В центре темницы непроницаемая завеса. Как она
возможна в пространстве, где нет магии, непонятно. Но она там есть. С той
стороны завесы кто-то повторяет имена духов хаоса. Вот и все, что ты
выудила, – сказал Ягун.
– Прекрасная тема для передачки! «Маги, магвочки и
всякая магвочь! С вами снова я, ваша любимая Склеппи, которую мерзкая Грызианка
держит на вторых ролях, хотя сама кошка драная и мизинца ее не стоит! В школе
Тибидохс вызывают духов хаоса, и все это в двух шагах от Жутких Ворот! Куды
смотрит общая общественность, когда волшебные волшебники творят свой
беспредельный беспредел?» – затараторила Гробыня.
– Склепова, ты отравлена тележурналистикой! –
убежденно заявил Ягун.
– Что, завидуешь, комментатор, что тебе яда не хватило?
Ладно, проехали! Гуня, сколько времени? Долго я просидела внутри Поклепа?
Гуня взглянул на треснутые командирские часы, которые в
серьезных схватках он нередко использовал как кастет.
– Час ночи!
Таня вздрогнула и кинулась к окну. Крыша Башни Призраков
видна была как на ладони. Тане почудилось, она увидела мелькнувший на крыше
голубоватый огонек.
Гробыня зевнула.
– У тебя много слов-паразитов, Гуня! Да и сам ты, если
разобраться, паразит!.. Почеши мне между лопатками, пожалуйста. Почему-то
всегда, когда я ругаю Гломова, у меня чешется спина. Может, Гуня сильный маг
или это голос совести? Ну там: «Опоздала на электричку. Нет денег на такси.
Ночью дома не ждите. Ваша совесть».
Таня поклялась себе, что больше не посмотрит в окно.
Невольно она бросила взгляд на Ваньку, желая окончательно убедиться, что на
крыше не он. Ванька стоял рядом и водил пальцем по фигуркам зверей, вырезанным
на стене.
– Художник хорошо представляет анатомию драконов, а вот
со слонами у него напряг, – сказал он.
«Я никуда не пойду! Пусть мерзнет там всю ночь, если он
больной на голову», – решила Таня и тотчас уверилась, что так и поступит.
Однако – а Таня никогда себя не обманывала – в мысли, что Бейбарсов будет
сидеть на крыше всю ночь и ждать, было что-то довольно приятное.
«Его могут засечь вампиры. Они где-то здесь. У них
«Раздиратель некромагов», – постучалась в сознание Тани еще одна мысль.
– Что-то случилось? – спросил Ванька, оборачиваясь.
У него был особый дар: он всегда безошибочно улавливал настроение Тани.
– Нет. А почему ты решил, что что-то
случилось?.. – нервно спросила Таня.
– Ты уже минуту выщипываешь свой свитер!
Таня недоверчиво уставилась на свои пальцы. Пол у ее ног был
весь усыпан комками шерсти.
– Он был какой-то неравномерно пушистый! Меня это
раздражало.
– Зато теперь он местами лысый, – сказал Ванька.
– А, ну да… Ну все, до завтра! Я хочу спать! –
Таня торопливо выскользнула наружу.
Огонек на крыше Башни Призраков продолжал призывно мерцать.
