Глава 6
Multa renascentur, quae jam cecidere
[3]Однажды Аррия, убеждая своего мужа покончить с собой,
сначала обратилась к нему с разными увещаниями, затем выхватила кинжал, который
носил при себе ее муж, и, держа его обнаженным в руке, в заключение своих
уговоров промолвила: «Сделай, Пет, вот так». В тот же миг она нанесла себе
смертельный удар в живот и, выдернув кинжал из раны, подала его мужу, закончив
свою жизнь следующими благороднейшими и бессмертными словами: Paete, non dolet.
Она успела произнести только эти три коротких, но бесценных слова: «Пет, не
больно!»
Мишель Монтень. «О трех истинно хороших женщинах»
Спеша поскорее добраться до контрабаса, Таня сделала вещь, в
которой постыдилась признаться бы даже Ваньке, – заблудилась в Тибидохсе.
Конечно, можно было оправдать себя тем, что в темноте она свернула не на ту
лестницу. Однако истинная причина была в ином.
В этот тревожный ночной час, когда только редкие факелы
потрескивали в кольцах стен и плоские, давно лишившиеся сущности призраки
проносились над полом едва различимым белесым туманом, трудно было реально
воспринимать происходящее. Таня ощущала себя в полусне, когда принимаешь
решения и сам удивляешься спонтанности совершаемых поступков. Все вроде
временное, но временное любит становиться постоянным. Все же постоянное на
самом деле иллюзия. Леденец на палочке, который утешительница-судьба
заталкивает в рот рыдающему младенцу, предварительно натянув одноразовые перчатки,
чтобы не испачкаться его слюнями.
В такие ночи человека ведут эмоции, но не разум. Разум
отдыхает, ехидничает, и на всякий случай собирает на эмоции компромат, чтобы
предъявить его потом, днем, и попилить себя задним числом. Старый пакостный
старикашка-разум любит выступить в роли наблюдателя, а после поугрызаться. Таня
бежала по лестнице, удивлялась тому, что та все никак не закончится, и думала о
Бейбарсове.
«Бейбарсов должен оставить меня в покое! Меня и Ваньку! Он
обманул меня у Серого Камня! Таких вещей не прощают! Я с ним объяснюсь!» – это
была главная, правильная, парадная мысль, с которой Таня неслась вперед, как
воин несется с тараном разбивать ворота крепости.
За этой парадной мыслью скрывалась куча других, непарадных,
тех смутных искренних мыслей, в которых человек редко когда себе сознается,
особенно если ему всего восемнадцать-девятнадцать лет и жизнь, если и била его
головой о дверь, все же великодушно подкладывала в месте удара кусок поролона.
Наконец лестница закончилась. Таня оказалась на темной
площадке и вдруг ни с того ни с сего решила, что это Жилой Этаж, а она в общей
гостиной недалеко от своей комнаты. Впереди, отмечая поворот, чадил тусклый
факел. Магия вечного огня была наложена на факел, когда тот уже догорал. В
результате агония факела длилась вечно, и так же бесконечно огонь потрескивал,
искрил и испускал чадящий дым. С удивлением покосившись на факел, Таня толкнула
дверь и шагнула в комнату.
Щурясь от внезапно хлынувшего потока света, она попыталась
нашарить взглядом футляр контрабаса. Однако вместо контрабаса обнаружились
чьи-то ноги в темных ботинках. Затем еще одни ноги в светлых туфлях из очень
хорошей кожи, с небольшим каблуком. Скользнув изумленным взглядом вдоль этих
«туфельных» ног, Таня увидела античные плечи и медно-рыжую голову Медузии
Горгоновой.
– Ой! А что вы делаете в моей… – начала Таня.
Доцент Горгонова подняла брови. Только она одна умела делать
это с убийственной вежливостью, причем убийственной иногда буквально.
– Я слушаю тебя, Гроттер! Признаться, смысл твоей последней
реплики от меня ускользнул.
Пока она говорила, в глаза Тани успели прыгнуть круглый
магический светильник и стол, заваленный бумагами. Даже коварное окно и то
перепрыгнуло на другую стену.
– Простите! Я думала: это моя комната! – испуганно
сказала Таня и попыталась выскочить за дверь.
Медузия моргнула, и дверь не открылась.
– Не так быстро, Гроттер! – сказала доцент
Горгонова. – Если человек пришел в гости без приглашения – он нахал. Но
если он пришел случайно – значит, его привела судьба… Ты знакома с Андреем
Рахло?
Таня обнаружила, что перед Медузией стоит упитанный
третьекурсник с испуганными бараньими глазами. Не зная, куда деть руки, он то
принимался откручивать пуговицы, то грыз ногти.
– Привет! – сказала Таня. Несколько раз она
сталкивалась с этим парнем то за обедом, то в коридорах, однако знала его
плохо.
– Прекрасный юноша! Потомок Дантеса по материнской
линии. По отцовской – в родстве с Емельяном Пугачевым, – сказала Медузия
и, подумав, насмешливо добавила: – И, как это обычно бывает, природа решила
отдохнуть на потомке по всем линиям сразу.
Андрей Рахло покраснел и уставился в пол. Паркет, на который
он смотрел, странным образом позеленел.
– А почему он попал в Тибидохс? Какой у него врожденный
дар? – спросила Таня, запоздало соображая, что говорить в третьем лице о
присутствующем человеке – дурной тон.
– Андрэ, покажи ей! – с улыбкой сказала Медузия.
Рахло послушно наклонился, дохнул на полировку стола Медузии
и выпрямился. Прошло несколько секунд, и мертвое дерево выпустило росток.
Набухшие почки выстрелили молодой листвой.
– Ага! Так, значит, мой стол все же буковый. А
Сарданапал спорил, что это смоковница, – задумчиво произнесла Меди.
– Прекрасный дар! – сказала Таня.
Доцент Горгонова кивнула.
– Да. Его можно запустить на свалку, и он за два часа
превратит ее в цветущий сад. Ты заметила, что у меня на полу проросла трава? А
ведь он просто смотрел.
– Я нечаянно… – прогудел в нос несчастный
третьекурсник.
– Не оправдывайся, дорогой мой! Я ничего не имею против
травы. Однако одной искры магии, увы, мало, чтобы озарить пыльный чердак твоего
разума. Сколько дополнительных занятий – и нулевой результат. Итак, Андрэ,
продолжим! Когда нас прервали, ты говорил, что убитого верфольфа следует немедленно
закопать в землю?
– Э-э… да… То есть нет… Может, иногда… –
сомневался двоечник, по выражению лица Медузии пытаясь вычислить правильный
ответ.
Бесполезный труд. Лицо Медузии сохраняло непроницаемое и
насмешливое выражение.
– Значит, будем закапывать? А где – за оградой кладбища
или на самом кладбище?.. – вкрадчиво спросила она.
