– А, да, Шурасик! А я думал почему-то: Сарданапал. А
как приходить: с подарком или без? – проблеял он в страшном возбуждении,
как всегда, все путая.
– Лучше с подарком. А там как сам решишь, –
сказала Таня.
– А-а, ну да… ну да… А что Сарданапал любит?
– Сарданапал много что любит, но юбилей у
Шурасика, – терпеливо повторила Таня.
– А, ну да… ну да… А еда-то у Сарданапала будет?
– Будет, – сказала Таня, зная, что Кузя любит хорошо
поесть. Это было видно и по его животу, который обретал все больше сходства с
набитым рюкзаком.
Тузиков сразу воодушевился.
– А, ну да, как иначе?.. А когда прилетать? Завтра? А
сегодня к Сарданапалу можно?
– Можно и сегодня. Но только лучше к Шурасику, –
повторила Таня без всякой надежды, что Тузиков запомнит. Главное, что он
уловил, что приглашают его в Тибидохс, а не на Лысую Гору. Уже немалый
прогресс. Лишь бы по дороге не потерялся.
* * *
Отключившись, Таня с облегчением метнула зудильник в большую
ивовую корзину, где у нее лежали свитера, разрозненные ноты, конспекты по
высшей магии и много чего другого. Корзина стояла на том месте, где когда-то
располагалась кровать Пипы. К счастью, у взрослых учеников Тибидохса есть не
только обязанности, но и привилегии. Теперь Пипа жила в отдельной комнате,
настолько забитой вещами, что они заталкивались туда только благодаря
заклинанию пятого измерения и могучим плечам Бульонова. Комната Пипы находилась
в противоположном крыле Жилого Этажа. И это хорошо. Чем дальше люди живут друг
от друга, тем лучше у них отношения.
Около часа Таня играла на контрабасе, пытаясь смычком
извлечь из него те звуки, что были обозначены в нотах. Порой контрабас
действительно издавал нечто похожее на эталонное звучание «правильного» инструмента.
Чаще же случалось, что звука вообще никакого не получалось, но вместо этого на
столе начинал дрожать стакан или подушка вдруг «взрывалась» перьями, точно
кто-то выпалил в нее из дробовика. При этом Таня никак не могла уловить
закономерности. Если, положим, в первый раз подушку разносил определенный звук
на самой толстой струне, то в следующий раз при попытке повторить тот же звук
не происходило ровным счетом ничего. Сто, двести, триста раз Таня повторяла то
же движение смычком на той же струне – бесполезно. Контрабас вел себя паинькой,
выводил чистую ноту, но только и всего. Лишь перстень Феофила Гроттера злорадно
хихикал.
– Гад ты, любимый дедушка! – говорила ему Таня.
Старичок не обижался и продолжал потешаться.
Таня уже начала уставать и держалась на одном наследственном
гроттеровском упрямстве, когда с лестницы донесся гул голосов. Такой гул бывал
трижды в день и обычно означал, что наступило время завтрака, обеда или ужина.
Толпы учеников с Жилого Этажа спускались вниз, в Зал Двух Стихий. «Завтрачный»
гул был самый тихий и размазанный. Сонливый народ тащился еле-еле, держась за
стены и перила. Многие же вообще пропускали завтрак. Зато на обед и на ужин
проголодавшиеся ученики валили толпой. Лестница сотрясалась, и молодцы из ларца
едва успевали расстилать самобранки. Топот был слышен даже в магпункте у Ягге.
– О, наши мышиные жеребчики поскакали на
водопой! – говорила Ягге.
Случалось, что кто-то – в основном лентяи из
третьекурсников, мнящие себя всезнайками, – пытался перенести завтрак, ужин
или обед прямо в комнату, используя пространственное заклинание перемещения
мелких предметов Халявум, но чаще это заканчивалось тем, что лестницы
оказывались перемазанными кашей, а на парадных портретах Древнира торчали
прилипшие котлеты. Происходило так потому, что, произнося Халявум и выпуская
искру, нужно было четко представить себе трехмерную карту Тибидохса со всеми
коридорами, башнями, проходами и мысленно прочертить путь переносимого
предмета. Стоило недоучесть какую-нибудь стену или поворот лестницы, и именно
туда втыкалась злополучная котлета.
После неприятного случая, когда миской с салатом оливье был
атакован сам Поклеп Поклепыч, купивший накануне на Лысой Горе новый костюм, на Халявум
в стенах Тибидохса была наложена блокировка.
Решив, что неплохо будет пообедать, Таня положила контрабас
в футляр и, собираясь закрыть его, погладила струны ладонью.
– Прости, но мне придется тебя оставить! – сказала
она, слушая обиженный гул инструмента.
По дороге к лестнице Тане нужно было пройти мимо комнаты Пипы.
У закрытой двери с лицом часового стоял терпеливый Бульонов. В комнате что-то
грохотало, вопило, буянило. Изредка дверь распахивалась и наружу вылетал ком
спутанного и порванного тряпья. Узнать в этой вывернутой наизнанку и порезанной
ножницами рвани одежду из дорогих московских бутиков было почти нереально.
Таня была уже шагах в трех, когда мимо ее лица просвистел и
ударился о стену чемодан. Дверь вновь захлопнулась.
– Пипенция не в духе? – спросила Таня у Бульонова.
Тот подтвердил ее предположение грустным кивком.
– Хочешь, я к ней зайду и успокою? – предложила
Таня.
– Не стоит. Она тебя убьет. Меня убьет. Всех убьет. На
ней опять ничего не сходится. Она утверждает, что кто-то сглазил ее вещи. На
самом деле она снова растолстела, но боится себе в этом признаться. Вот
увидишь, с завтрашнего дня засядет на диету, будет питаться одними макаронами.
Она от них худеет, как ее мамулька от ананасов, – сказал Бульонов.
Таня подумала, что Генка прав. Соваться к Пипе и правда не
стоит. Интуитивная магия есть интуитивная магия. Ее всплески неподконтрольны
даже самой хозяйке.
Таня спустилась в Зал Двух Стихий. Все преподаватели и
большинство учеников уже были там. Медузия ругала поручика Ржевского. Поручик
опять пугал младшекурсников, новый набор которых состоялся всего две-три недели
назад, своими ножами в спине и прочими дебильными фокусами. На новичков
почему-то всегда действует такая дешевка, как вылезший глаз, плавающий в супе.
Поклеп нервно барабанил пальцами по столу. Ему было неловко.
Рядом в бочке сидела Милюля и жадно терзала белыми зубами еще живую сельдь.
Если рыба билась, Милюля надкусывала ей голову и выпивала мозги. Доцент
Горгонова косилась на русалку и удрученно качала головой. Она не была
брезглива, но все же считала, что русалкам стоит питаться отдельно.
– Недавно подарил ей на день рождения аквариум с
золотыми рыбками. Очень уж просила. И угадайте, что Милюля с ними
сделала? – натянуто засмеялся Поклеп.
Медузия холодно прищурилась.
– Передайте мне соль, Клепа! – попросила она.
Поклеп передал соль.
