Тарарах снизился и, выбрав выше по склону ровный участок,
спрыгнул с зависшего над скалами ковра. Молодой дракон Соловья вел себя
нервозно. Шипел, выдыхал пламя и едва не превратил играющего комментатора в
неиграющий шашлык, когда тот попытался сесть на пылесосе рядом.
– Скотина бессловесная, она и в Африке скотина бессловесная!
Я-то думал: ты меня любишь! – укоризненно сказал ему Ягун.
Дракон подтвердил свою любовь еще одной струей, от которой
Ягун спасся, бросившись на землю. Старый тренер заклинанием пригнул морду
дракона к земле и натянул на нее пламягасительный намордник.
– Он нервничает. Советую всем держаться от него
подальше, – сказал Соловей.
– И почему он нервничает? – спросила Таня.
Ванька спрыгнул первым и помог ей не разбить днище
контрабаса о камни.
– Поверь, повод есть! – ответил Соловей кратко и,
не оборачиваясь, пошел вверх по склону.
Присмиревший Искристый тащился за ним. Заметно было, что он
ощущает себя не особо уверенно.
– А зачем было брать с собой дракона? Пролетать
малыша? – напирал любопытный Ягун.
– Чтобы поймать дикого селезня, используют домашнюю
уточку, – таинственно прогудел Соловей.
– Искристый не очень-то похож на домашнюю уточку!
– Это потому, что ты еще не видел селезня, –
сказал Соловей и никаких объяснений больше не давал.
Ягун попытался заскочить на пылесос и лететь за группой на
малой высоте, но старый тренер замотал головой.
– Никакого шума!
– Почему? – спросил Ягун.
Соловей не ответил. Комментатору вновь пришлось спрыгивать с
пылесоса и тащить его на себе. Ягун был этим крайне недоволен. Зато довольна
была Таня: ее контрабас Ванька нес на себе.
Шагов через сто Соловей остановился. Впереди была
растрескавшаяся скала, покрытая мхом. По цвету она напомнила Тане сероватый
скульптурный пластилин. Оказавшись у скалы, Искристый повел себя странно. Он
прильнул грудью к земле и вытянул шею. Изумленная Таня увидела, как дракон
нежно дышит на камень. Изморозь на камне медленно таяла, соприкасаясь с теплым
дыханием.
Не менее странно вел себя и воинственный Тангро.
Выцарапавшись из Ванькиных рук, он задиристо покосился на Искристого, дескать:
«Ну все, дылда! Ты попал!!» – и тоже стал выдыхать огонь на камень. Причем не
обычными кинжальными струями, а розоватыми, широкими, скорее согревающими, чем
испепеляющими.
Поведение Искристого и Тангро показалось Тане необъяснимым.
Она вопросительно покосилась на Ваньку, но тот лишь загадочно улыбался. «А ведь
знает! Знает, но не скажет!» – подумала Таня с досадой.
Она хотела что-то сказать, спросить, но Тарарах положил ей
руку на плечо.
– Тш-ш! – шепнул он тем бесподобным суфлерским
шепотом, который слышен даже на галерке.
– Что?
– Посмотри под ноги. Осторожно! Никаких резких
движений!
Таня опустила голову. В метре от ее ног скала треснула в
двух местах. Очень медленно трещины стали расползаться. Несколько секунд в
глубочайшем недоумении Таня смотрела на них, пока внезапно не осознала, что
произошло в действительности. Скала открыла глаза.
Таня поспешно шагнула назад и – самое время. Скала
стремительно взметнулась и нависла над ней. Ягун замешкался и, подброшенный на
десяток метров вверх, едва успел произнести ускоренное тормозящее заклинание.
– А-а-а! Скальный дракон, мамочка моя бабуся! Я сошел с
ума! Усыпите меня кто-нибудь! – завопил он сверху.
– Да. Отличный скальный дракон. Немного заспанный,
немного контуженный, но несколько ведер ртути приведут его в чувство, –
подтвердил Тарарах.
Но дракон и без ртути с каждой секундой демонстрировал все
большую подвижность. Скалы – или скорее то, что казалось скалами, –
вздыбились. Дракон поднялся на лапы. Раскинул крылья. Полетели мелкие камни.
Дракон был огромен. Искристый рядом с ним казался рахитичным недомерком,
который соглашается есть манную кашу только в присутствии взбешенного папы.
Что касается Тангро, то едва ли новый дракон вообще его
замечал. Правда, упомянутые мелочи никак не мешали Искристому и Тангро
пребывать в полном восторге. Оба дракона носились вокруг нового и «распушали
пламя», то есть выдыхали его широким негорячим веером.
Ягун, вновь уже стоящий на земле, уставился на них с
недоумением.
– Что за дела вообще, а? Ничего не понимаю. Я думал:
драконы, встретившись, рвут друг друга, как тузик грелку! А тут и грелка цела,
и тузики смирные, как психи после укола! – сказал Ягун.
– Самцы – да. Бывает, что и рвут, – кратко ответил
Соловей.
– Так, значит, это…
– Угадал!.. Это молодая симпатичная девушка, –
заметил Тарарах.
Ягун красноречиво кашлянул и, склонив голову, стал
разглядывать дракониху. Короткие лапы. Громадные перепончатые крылья. Мох под
глазами. На шее в трещинах чешуи пророс кустарник.
– Ну да, ну да… – сказал Ягун. – Красота,
она, конечно, многогранна. Однако если бы Лоткова так выглядела, я бы тихо
охнул.
– Тихо у тебя бы не получилось. Ты охнул бы громко и
многословно, – заверил его Ванька.
В отличие от Ягуна он немного больше понимал в драконах и
разглядывал дракониху с искренним восторгом.
– Она слишком долго была в спячке. В Тибидохсе ее чешую
натрут перцем и отполируют струей мелкого песка, – сказал он Тане с такой
зашкаливающей нежностью в голосе, что ей тоже захотелось стать драконихой.
«Пусть меня тоже натрут перцем и отполируют струей мелкого
песка! И со мной он ласков, но не так! Видимо, чтобы Ванька любил тебя на
полную катушку, нужно быть лягушкой с перебитыми лапками!» – подумала Таня с
легкой завистью.
Тарарах и Соловей обошли вокруг драконихи.
– Думаешь, рана уже заросла? – озабоченно спросил
Соловей.
– Похоже, да. Вон ту трещину над лапой видишь? Это
затянувшийся шрам, – отвечал Тарарах.
– А огонь? Как считаешь, она не утратила свой прежний
жар?
– Сейчас проверим! – питекантроп шагнул к
драконихе и резко крикнул: – Кипиус!
Дракониха немного опустила морду, втянула ноздрями воздух и
вдруг выпустила толстую струю огня. Струя с шипением умчалась к горизонту. И,
хотя Таня стояла далеко, она ощутила, что взмокла.
