От волнения ломая пальцы, Жанна Аббатикова подошла к Тане.
– Я дано чуствооа, Тая! Геб в бее! Мне оень аль! –
быстро заговорила она, глотая согласные.
– Ну так погадай! – предложила Таня нетерпеливо.
Жанна замотала головой.
– Е моу!
– Аббатикова! Если ты не успокоишься, мы ничего не
узнаем. Разумеется, тебе надо привыкнуть к ее глазам. Настроиться, –
твердо сказала Ленка.
– Настроиться на гадание? – спросила Таня.
– На глаза. Глаза как море. По ним пробегают волны. Они
меняются, отражают всякий случайный предмет, всякую случайную мысль. Если не
привыкнуть к собственному волнению глаз, не уловить их ритм, их непредсказуемую
игру, не убрать все лишнее – ничего прочитать в глазах нельзя. Именно поэтому,
Таня, ты сейчас должна лечь и ни о чем не думать.
– И ты погрузишь меня в кому? А так не можешь? –
спросила Таня с неожиданным подозрением.
Ей вдруг подумалось, что если это надо будет Глебу – ну мало
ли зачем! – Свеколт преспокойно отрежет ей голову. Некромаги есть
некромаги. Все остальные для них чужаки.
– Я могу погрузить тебя в кому, даже когда ты мчишься
мимо на контрабасе и не смотришь в мою сторону, – с раздражением сказала
Свеколт. – Никакой комы, разумеется. Мне нужно, чтобы ты расслабилась.
Чтобы из глаз ушло все постороннее. Думай о Глебе, настройся на него, пытайся
представить его себе… Ну!
Таня послушалась. Она легла на диван и попыталась думать о
Глебе. Рядом стояли две некромагини и терпеливо ждали. В руках у Свеколт
по-прежнему оставался бронзовый нож. Таня ощущала себя нервозно.
– Когда-то Жанна была увлечена Глебом, – с улыбкой
припомнила Свеколт.
Аббатикова вспыхнула.
– Чушь! – сказала она.
– Разве чушь? А кто вырезал на дереве в лесу имя
«Глеб»? Кого старуха заставила за это ночевать в гробу с полным разложенцем?
Она ненавидела само звучание слова «любовь», – продолжала Ленка.
– Это было что-то такое детское. Лес, одиночество,
сумасшедшая старуха, мертвяки кругом… Мы тогда втроем были как-то ближе, жались
друг к другу… – сказала Жанна.
Согласные больше не бежали из ее фраз, как крысы с корабля.
Жанна успокоилась. Ее голос звучал мечтательно.
– Я знаю… – сказала Таня сонно.
Близость некромагов погружала ее в дрему. Похоже, без магии
тут не обошлось. Потолок начинал медленно кружиться.
– Что знаешь? Нашу старуху? – с удивлением
спросила Жанна.
– Нет. Про детское наивное чувство, которое ты к нему
когда-то испытывала.
– Откуда?
– Глеб говорил, кажется, – неосторожно призналась
Таня.
Свеколт с беспокойством взглянула на Аббатикову. Та едва
заметно побледнела.
– В самом деле? Никогда не думала, что Глеб такое
трепло, – резко бросила Жанна. – А про то, что я поклялась на
старухиной книге, что, если не достанусь Бейбарсову – не достанусь никому, не
говорил?
– Нет.
– И про то, откуда у меня шам на запястье, тое не
говоил?
– Нет.
– … от и я не скау! – отрезала Аббатикова.
– Жанна, ты опять начинаешь психовать! – сердито
сказала Свеколт. – Не скажешь ты – скажу я. Особой тайны тут нет. Когда
Жанна поклялась, что достанется Глебу, из старухиной книги вылезло нечто вроде
щупальца с присоской. Щупальце впиявилось ей в запястье. Было довольно много
крови – ну и шрам.
– А щупальце?
– Отросток снова скрылся в книге. Хотя и книгой это
сложно назвать – с десяток исписанных страниц… Ну все, Жанна, приступай! Я
думаю: она готова! – произнесла Ленка.
Она наклонилась над Таней, мягко коснулась ладонями ее
висков и задержала руки, показывая, чтобы та не двигала головой. Аббатикова
тоже наклонилась, обдала ее волной духов и заглянула в глаза. Это было странное
ощущение. Тане показалось, будто Жанна нырнула в ее зрачки, точно ныряльщик с
вышки.
«Глеб!» – подумала Таня, пытаясь представить себе
Бейбарсова.
Все длилось самое большее две-три секунды. Затем Таня
моргнула. Аббатикова с коротким криком выпрямилась, отшатнулась и налетела
плечом на стену.
– Что там было? – спросила Свеколт.
Жанна замотала головой, всхлипнула и выбежала из комнаты.
Таня и Ленка смотрели, как сквозняк шкодливо раскачивает незапертую дверь.
– Что она увидела? Что-то страшное? – спросила
Таня.
– Возможно. А возможно, просто увидела не то, на что
надеялась, – хладнокровно отвечала Свеколт.
* * *
Простившись с Ленкой, Таня вышла в коридор. Настроение у нее
было смутное. Она думала о Ваньке, о завтрашнем матче, о Глебе, о шуршащем
голосе в подвале. Человек, если разобраться, устроен не особенно сложно. В его
эмоциональных чемоданчиках помещается ровно столько эмоций (радости, горя,
растерянности), сколько может поместиться, и ни на грамм больше.
Чем, скажем, отличается счастье человека, который выиграл в
лотерею миллион, от счастья человека, который выиграл два миллиона? А горе
девочки, у которой убежала любимая собака, от горя той же девочки, от которой
убежали кошка, две собаки и хомяк, оставив ее только с канарейкой и морской
свинкой? А боль человека, который обжег четыре пальца, от боли человека,
который обжег три, а в четвертый всадил занозу? В общем, если нюансы и есть, то
они трудноуловимы.
На лестнице Тане попался полувампир Франциск. Вид у него был
запыхавшийся, точно он кого-то искал. Бородавочка на носу раскраснелась. На
лысине блестели капли пота. Увидев Таню, Франциск подпрыгнул на полметра и
уставился на карман с отсутствующей заклепкой.
Таня помахала ему и спокойно прошла мимо. Франциск куда-то
юркнул, а пятью минутами спустя обнаружился внизу лестницы вместе с Вацлавом.
Таня остановилась. Полувампиры тоже остановились и заинтересовались кладкой
стен Тибидохса. Таня сделала вид, что хочет вернуться. Полувампиры мгновенно
вспомнили, что что-то забыли наверху, и стали подниматься за ней. Вацлав даже
хлопнул себя по лбу, чтобы всем стало понятно, какой он рассеянный.
Таня повернулась и столкнулась с ними нос к носу.
Полувампиры с величайшей готовностью расступились, пропуская ее, и вновь
повисли на хвосте.
– Ф следуючий тайм возьмить твой шляпа! Да, Вацлав? Ты
возьмить ее или не возьмить? – нежно спросил Франциск.
