Строго говоря, после слов Ахмеда «тебе нужно только принять ислам», в Оксаниной голове почему-то ярко высветился только один образ — женщины во всем черном и в парандже.
— Налей мне воды, — внезапно попросила Оксана своего жениха. И пока тот вставал, и наливал воду из графина в тонкий стеклянный стакан, клубок мыслей начал распутываться.
Во-первых, комсомольская работа. Принять ислам? Так ведь об этом быстро станет известно, и… И, не попрут ли ее из комсомола?… Да нет, из комсомола, наверное, не попрут, а вот в партию не примут. А может, и примут, но карьеру сделать не дадут… И, вообще, как это все будет выглядеть? Что за дикость?
Во-вторых, как бы то ни было, но она была крещена. Пусть полуподпольно, даже не в церкви, а в каком-то молельном доме, и в раннем детстве… И все же… И все же… Родители будут против. И пусть она уже давно взрослая, и слушать родителей уже не обязана. Но одно дело не слушать, а совсем другое — оскорбить.
А поменять веру, в которую крестили ее родители, это, как ни крути, настоящее оскорбление…
И что за чушь, в конце-то концов?! Они же советские люди! Почему, чтобы выйти замуж за любимого человека, она должна идти на столь серьезный, и, с ее точки зрения, идиотский и откровенно вредный для ее карьерного будущего шаг?
Она уже было открыла рот, чтобы озвучить свои мысли Ахмеду вслух, но тут ей в голову пришло другое, еще более неприятное соображение.
Если родня будущего мужа сразу начинает требовать от нее столь серьезных уступок с ее стороны, то что будет дальше? От нее начнут требовать соблюдения адатов? Оксана достаточно долго проживала в Чечне, чтобы знать, что это такое, и что ей светит в этом случае.
В это мгновение девушка абсолютно твердо для себя решила, что если она сейчас пойдет на поводу у Ахмеда, (пусть даже и очень любимого), то дальше они, (тут она объединила в одно целое жениха и его родителей), будут вытирать об нее ноги. Надо стоять на своем, чего бы это ни стоило. В конце — концов, у нее есть собственная гордость, и она не собирается воспринимать как одолжение разрешение родителей Ахмеда, (между прочим — директора школы!), выйти замуж за их сына.
— Вот что, — твердо сказала она. — Мне это все не нравится.
Видя, что Ахмед переменился в лице, Оксана торопливо начала приводить свои возражения. Упирала она на возможные проблемы в комсомольской работе, на то, что ее карьера накроется…
— Ты не будешь работать, если выйдешь за меня замуж, — сурово ответил Ахмед. — У тебя просто не будет на это времени.
— Почему? — поразилась девушка.
— Потому что у нас будет много детей, и у тебя просто не останется времени для работы. И потом я вполне в силах нас прокормить.
Перспектива оказаться в парандже на кухне, запертой в четырех стенах, видящей только своих детей и родственников мужа, становилась для Оксаны все реальнее. До сих пор они с Ахмедом как-то избегали этих разговоров. Он помалкивал, а ей почему-то такое и в голову не приходило.
— Какие глупости, — продолжал настаивать Ахмед. — Какая карьера, о чем ты? Если ты меня любишь, тебе не трудно выполнить требование моих родителей. Что для тебя такого сложного — принять ислам? Ну, сделай это для меня! И мы потом всегда будем вместе.
Оксана молчала. Говорить о своем втором личном аргументе «против» вслух ей почему-то не хотелось.
Ахмед не унимался, и начинал злиться.
— Если ты атеистка, то какая тебе разница — совершишь обряд, а думать можешь все, что угодно… А потом… А потом, может быть, ты и правда поверишь. Аллах велик!
Оксана неосторожно посмотрела Ахмеду в глаза, и тот внезапно что-то понял:
— Ты?… Ты веришь? Ты не атеистка?
— Ты крещеная, — утвердительно сказал он. — И тебя это останавливает?
В этот момент Оксана внезапно почувствовала, что она, вполне возможно, не так уж и любит Ахмеда. Она, видимо, любила не его, а тот его образ, который сложился у нее в голове. А этот образ был несколько далек от того реального мужчины, который сейчас стоял перед ней, лицо которого покрылось красными пятнами, который скрипел зубами, и в бешенстве ломал себе пальцы.
— Я даю тебе сутки на раздумья, — в конце — концов бросил Ахмед девушке, — потом жду от тебя ответа. И, я надеюсь, ты понимаешь, что уговаривать тебя я не собираюсь.
Он хотел еще что-то видимо сказать, но передумал, только скрипнул зубами, и вышел, так хлопнув дверью, что посыпалась штукатурка. Терпеливо сидевшие в приемной девочки только удивленно вскинули глаза, и тотчас же опустили их обратно.
Эту ночь оба провели без сна, в размышлениях, сомнениях и смятении. Ахмед переживал, как ему казалось, смертельную обиду, и не жалел самых неприятных и злых слов в адрес своей возлюбленной. Он-то считал, что она действительно его любит, а раз любит, то пойти на такой шаг, как переход в его веру, для нее никакого труда не составит. Она же повела себя неожиданно, воспротивилась, а это значит… это значит, что для нее есть вещи более важные, чем он, чем его любовь! А это уже почти равносильно предательству.
Ахмед метался по кровати, собрал в комок простыню, встал с постели, пошел на кухню, выпил воды, но ему совсем не полегчало. Более того, он представил себе, что ему придется объясняться с родителями… Представил себе лицо отца… В этот момент он ненавидел Оксану, и в то же самое время страшно боялся ее потерять. Как говорится, от любви до ненависти один шаг.
Оксана не металась от злости. Основным ее чувством было горькое разочарование и страх.
Ослепляющий свет любви немного померк, и тут ей удалось увидеть те черные пятна, которые раньше она просто не замечала. Он вовсе не советский человек, он иноверец! Для него, (ну пусть даже не для него, для его родителей, то есть для ее возможных свекра и свекрови), это важно. Почему она должна делать шаг, который ей не нравится, которому она противится внутренне? Это серьезно. Это очень серьезно! Сделай такой шаг, потом заставят сделать другой… Она не хочет быть обычной чеченской женой! Она, в конце — концов, русская. Ей нужна свобода, пусть даже после замужества. Она вовсе не собирается растворяться в своем муже, становится его тенью, и жить только его жизнью. Любовь — да. Конечно. Но не до такой же степени!
Что за домострой!
Правда, уже через пару часов ей захотелось сдаться. Оксана уже была готова пойти навстречу Ахмеду, сделать то, что он просит, выйти замуж, нарожать много детей, и посвятить всю свою жизнь им и мужу.
Потом она все-таки задремала. А потом ей приснился сон. Как будто бы она проснулась, а на постели у нее сидит какой-то человек. Но совсем не страшный человек, а наоборот — очень — очень добрый. И печальный.
— Здравствуй, Оксана! — сказал человек.
— Здравствуйте, — ответила она, не чувствуя, как ни удивительно, никакого стыда, хотя спала голая под простыней, а простыня с нее сползла. — А почему вы так печальны?
