Петр еще раз сложил пальцы в конфигурацию, с помощью которой он отправил Коляна в нокаут, и сообщил Винту, а возможно — самому себе:
— Это «клюв орла»...
— Я тебе, ушуист хренов, за Коляна и клюв отшибу, и пасть порву, — грозно пообещал Винт.
Похоже, охранник неплохо разбирался в единоборствах, если так четко определил стиль борьбы Петра. А тот в ответ лишь безразлично пожал плечами и, как уже повелось, неожиданно для себя сказал:
— Ну, если у-шу вам не нравится, давайте попробуем что-то другое...
Винт потерял речь от подобного хамства. Набычившись, он двинулся к Петру. Если Колян, вне зависимости от своих габаритов, работал и перемещался в бою относительно легко, то новый противник шел мощно и напролом. И на изыски типа прощупывания обороны ложными ударами не разменивался.
Петр, чувствуя недюжинную силу и жесткость мышц Винта, избегал ближнего боя. Он проводил пару-тройку стремительных жалящих ударов и уходил прочь. Соперник не успевал за ним и злился еще больше.
Озверевший от ловли «психа», ловко ускользавшего от его медвежьих объятий и молотьбы кулаками-гирями по воздуху, Винт великими усилиями потеснил и запер того в угол. По крайней мере, ему показалось, что это сделал он, а не Петр привел его к подобному положению. Винт коротким размахом, вложив в удар все силы и злость, двинул в грудь стоявшего перед ним соперника кулак размером с футбольный мяч. Если бы он достиг цели, речь бы шла даже не о целостности ребер, а о более трагичном для Петра исходе.
Увы, но и в этот раз удар не достиг цели. Петр, резко согнув колени, упал вниз и повел корпус влево, пропуская кулак Винта мимо себя. А в следующий момент, будто исполняя танец вприсядку, он пошел вверх, и раскрытая ладонь тупой частью запястья двойным усилием нанесла сокрушительный удар в основание носа соперника. Сознание Петра очередной раз подсказало, как называется подобное действие: по-русски — «коромысло», а если на восточный манер — «шат».
Мгновенно ослепленный болью, Винт качнулся назад. Он уже не смог разглядеть, как к его шее метнулся все тот же «клюв орла». Однако и этот удар, пронзив тело неимоверной болью и одновременно парализуя мышцы, не поверг наземь бойца-рукопашника, а лишь согнул. Сознание не покидало Винта до тех пор, пока уважительно хмыкнувший на стойкость соперника Петр не приложился сверху локтем к его пояснице. Мощное тело грузно осело на пол.
— Так что, ребята, с втиранием в бетон сегодня ничего не получится. Не ваш сегодня день. И линолеум целым остался — зачем зря материал портить, — прокомментировал исход встречи Петр, глядя на поверженные тела. Винт лежал совсем недвижно, а Колян уже начал шевелиться, приходя в сознание.
— Ладно, парни, отдыхайте. До утра время еще есть, — после недолгого раздумья пробормотал Петр. — А я пойду к себе. Надо поспать. Распорядок дня нарушать нехорошо.
Он натянул рубаху, взял связку ключей, которую Винт, войдя, повесил на ручку двери, вышел в коридор и запер ее. Чтобы его в эту ночь больше не тревожили, Петр подобрал и снял со связки свой ключ, а саму связку оставил в замочной скважине двери процедурной, заперев и ее для порядка. Оттуда шли недвусмысленные женские стоны, смешанные с глухим мужским голосом и скрипом кушетки. Можно было позавидовать усердию Мони, занимавшемуся с медсестрой Леночкой, преступно забывшей в пылу страсти о своих служебных обязанностях.
Запершись изнутри, Петр с чувством хорошо исполненного долга быстро и крепко заснул. Его даже не разбудили глухие раскаты буханья в крепкие, обитые металлом двери, а позже — слабые стуки женского кулачка в железную филенку и жалобные призывы Леночки о возврате ключа. Мужская часть населения, соседи Петра по этажному отсеку, помощь даме почему-то не оказывали, хотя и могли бы после столь теплых отношений. Поэтому и Петр не проснулся, и дверные косяки его палаты остались целыми.
Глава 8
Танцы до упаду
Синяк на левом глазу у Коляна был прямо-таки королевский, размером с хорошее блюдце. Винт подобного украшения избежал, однако заимел приличную вздутость на скуле. Он периодически пробовал водить челюстью, от чего морщился и расстроенно покачивал головой. Последствия «шата», ювелирно проведенного Петром, на изломанном носе Винта практически не отразились. Больше всех, похоже, досталось Моне. У него, помимо ярко-фиолетового фингала под глазом и налившейся шишки над бровью, имелась еще и хорошая ссадина на щеке.
Петр к изменениям и дополнениям в портретах нарушителей распорядка дня отношения не имел ни малейшего. Как говорится, был чист перед собой, людьми и Богом. Коляна и Винта он нынче ночью оставил в состоянии неприглядном, однако без каких-либо следов на физиономиях, с Моней же вообще не виделся со времени памятного прихода в карантин.
С большой долей вероятности Петр догадывался, кто столь усердно поработал над личностями бодигардов, и вряд ли ошибался в своей догадке. Из-под замков ночью парней мог освободить только шеф, разбуженный отчаянной долбежкой в запертую дверь. И кто же, кроме него, мог так качественно разукрасить их лица?
Троица смирно стояла за спиной сидевшего на стуле Павла Ивановича Бурлакова, в народе — Бурнаша. Правда, Егорыч, сидевший напротив, почему-то кликал его Бурым. От подобного обращения лицо собеседника чуточку перекашивалось, однако же явного противления не было. Петр мог лишь предполагать, что данное прозвище господин Бурлаков носил в совсем юном криминальном возрасте и в дальнейшем заменил его на более благозвучное и солидное. А еще выяснилось, что и его собеседник, кроме привычного «Егорыч», откликается на погоняло Лука.
Ключ от своей двери Петр отдал Флюре Сабитовне, рано утром прибывшей на смену и разбудившей его бойким стуком в дверь. Леночка же ни носа не показала, ни голоса не подала. Он не стал объяснять строгой башкирке, что произошло ночью, да та и сама не расспрашивала, видимо, была в курсе. Поворчав незло про «хлиганов, кторые тлько знат, что друтся», медсестра скоро ушла. У Петра сложилось впечатление, что санитар Егорыч получил информацию о произошедшем именно от Флюры Сабитовны. А заодно и просьбу разрешить узел противоречий, завязавшийся в тесном карантинном крыле.
День прошел спокойно и, как и вчера, неспешно. Его навестила Лидия Анфимовна, побеседовала, проверила, как подопечный поработал с тестами. Она одобрила его методику расширения вопросов и выдала еще один комплект. Петр показал ей второй и третий «отрезы парчи». Скрепя сердце Лидия Анфимовна разрешила заниматься и ими, однако строго указала, чтобы больной не слишком усердствовал и не переутомлялся. Видела бы она, как он «не переутомлялся» в прошедшую ночь. На удивление, за день головная боль его накрыла только один раз, причем несильно, да и прошла быстро.
Егорыч заявился часа через полтора после ужина, когда за окном уже стали наплывать сумерки. Он внимательно оглядел Петра и усмехнулся, показав неровные и желтые прокуренные зубы.
— А с виду не скажешь, что ты, парниша, можешь двух бугаев завалить, — иронично сжал губы Егорыч. — Напроказил ты в чужом огороде, а я ведь предупреждал... Вываливай, что было вчера. И без пурги!
