«Мировое древо моделирует тройную вертикальную структуру
мира – три царства: небо, землю и преисподнюю. Широкие раскинувшиеся ветви
указывают на север, запад, юг, восток. Увидеть древо во сне: зеленое, цветущее
– к счастью, сухое – к болезни или смерти…» – собравшись с мыслями, продолжила
диктовать малютка Гроттер.
Снаружи сквозь плотно задернутые шторы долетел восторженный
рев болельщиков. Таня с ее немалым драконбольным опытом догадалась, что только
что арбитры выпустили мячи.
«Не понимаю, чему тут радоваться? Подумаешь, какая
гениальная находка: мячики, живые ворота, игроки на пылесосах! Фи! Забил мячик
– получи несколько очков. Не успел удрать – торчи в желудке у дракона, пока о
тебе не вспомнят (если вообще вспомнят). И как я могла убивать на это свое
время?» – внушала она себе, боясь сознаться, что больше всего ей хочется сейчас
оказаться на поле или хотя бы на трибунах.
Тане почти удалось уговорить себя, что драконбол – это
ерунда и не стоит того, чтобы из-за него переживать, но тут под кроватью что-то
застучало. Наклонившись, она увидела, что футляр из драконьей кожи
подпрыгивает, и поняла, что это контрабас дрожит от нетерпения. И снова
вся ее убежденность развеялась точно дым. Захотелось распахнуть окно и, вскочив
на контрабас, помчаться туда, где шла игра.
Поспешно пролистав «Справочник Белого Мага», Таня обнаружила
заклинание для усмирения взбудораженных музыкальных инструментов. Звучало оно
как «Настройщикус криворукус». Стоило Тане произнести его, как контрабас
успокоился и Таня смогла вернуться к порядком прискучившему ей мировому древу.
«Охраняет мировое древо Симорг. Материальная форма Симорга –
хищная птица с лицом человека. В древности Симоргу поклонялись, как стражу
одного дерева, рождающего семена всей растительности», – записало перо.
Таня выронила «Справочник Белого Мага». Она вдруг поняла,
что только что продиктовала. Страж с телом хищной птицы и человеческим лицом!
За спиной у Тани кто-то расхохотался. Хохот был точно звук
разбитого стекла. Девочка обернулась. Горбун с Пупырчатым Носом снова маячил в
зеркале, щуря слезящиеся красные глазки, из которых бил пронзительный
потусторонний свет. Безумный Стекольщик!
Продолжая трястись от смеха, Горбун поманил Таню к зеркалу.
Девочка невольно подчинилась. Тем временем Горбун с Пупырчатым Носом повернулся
и, с необычайной ловкостью перебирая тонкими руками, перебрался в правый
верхний угол зеркала, где стекло было мутным и точно запотевшим изнутри.
Не понимая, чего хочет от нее Стекольщик, Таня осторожно
приблизилась. Зеркало зарябило, дробя комнату и ее собственную фигуру. Горбун,
словно уродливый паук, подтягивал к себе паутину с отражениями отдельных
предметов, сминал их и, точно обертку, небрежно заталкивал за мутный край
стекла. Наконец стекло было очищено от всего лишнего. Теперь оно было
мертвенным и неподвижным, будто гладь пруда ночью.
Убедившись, что стекло ничего больше не отражает, Горбун
довольно осклабился и махнул тонкой рукой. В тот же миг на поверхности
зеркального озера возникли фигуры. Похоже было, что они двигаются по берегу, и
происходит это не здесь, в Тибидохсе, а где-то далеко.
Первая фигура была на вороном, без единого белого пятнышка,
коне. Конь всхрапывал, бил копытом и, казалось, сам боялся своего седока. Три
лица всадника были под золотой вуалью, пылавшей так ослепительно, что Тане
больно и жутко было смотреть на нее. Она вдруг остро осознала, что, если вуаль
упадет, ничто не спасет ее от смерти. Она будет сожжена огнем куда более
яростным, чем драконье пламя.
За всадником, несущим смерть, на огненной колеснице ехал
другой – светлоликий, с серебряной головой и золотыми усами. Правой рукой он
управлял белыми конями своей колесницы. В левой держал топор. Кроме топора, у
него был еще метательный молот.
За огненной колесницей на некотором отдалении двигался
третий, безоружный, – невысокий, плечистый, почти до звероподобия заросший
бородой, начинавшейся от глаз. В отличие от двух первых третий был пеш. Шаг его
был размерен и нетороплив. Казалось, он должен был безнадежно отстать от первых
двух, но, напротив, это они оглядывались, словно смутно опасались, что он может
опередить их. Рядом с третьим, изредка касаясь хозяина вздымавшимся от дыхания
боком, двигался белый вол в пшеничном ярме.
Таня смотрела, потрясенная.
Внезапно что-то мелькнуло в стекле, замутив уже отраженные
фигуры. Над зеркальным озером, перечеркнув его своей тенью, повисла темная
птица с распростертыми крыльями. В первый миг Тане почудилось, что это Мертвый
Гриф, но у Мертвого Грифа не было и не могло быть человеческого лица и такого
пронзительного взгляда, словно видящего все наперед…
Сложив крылья, птица упала вниз. Человеческое лицо птицы
оказалось против Таниного лица.
– Найди и верни то, что украдено у нас! Или гибель всем,
правым и виноватым! Мы уже идем – и горе, если наш путь закончится скорее, чем
мы получим то, что принадлежит нам по праву! Это говорю я, Симорг! –
услышала она не то птичий, не то человечий крик.
В следующий миг Горбун с Пупырчатым Носом уже ползал по
стеклу, стирая отражения. Быстро, точно паук, цепляясь за трещины стекла, он
спустился вниз, почти под срез зеркала, и, выглянув из-за него, снова
расхохотался. Его стеклянный смех брызнул осколками стакана, и все исчезло.
Очнувшись, Таня поняла, что стоит у шкафа и разглядывает в
зеркале свое отражение.
* * *
Не успела Таня вернуться к докладу, как в склеповском шкафу
ожил зудильник.
– Мамочка моя бабуся! Это я – всеми любимый Баб-Ягун… Матч
длится уже почти четверть часа, а я помалкиваю себе в тряпочку! Думали,
отделались от моей болтовни, наивные! Просто я плохо закрепил рупор, но сейчас
джинны наконец обнаружили его в песке. Одного даже шарахнуло – бедняга не
подозревал, что на рупоре стоит блокировка от нехороших слов! А что еще так
мучительно хочется шепнуть в рупор, если ты ангарный джинн, ночующий в пустой
водочной бутылке? Но вернемся к нашим музам… Да-да, наш сегодняшний матч именно
с ними – с музами из сборной Греции! Они никогда не были в первой пятерке, но
всегда играли стабильно, так что расслабляться не приходится. К тому же прошу
заметить, что муз всего девять. Команда упорно играет в усеченном составе.
Говорят, в прошлом году профессор Флянг из карьерных соображений пытался
замаскироваться под десятую музу – музу доноса – и влиться в женский коллектив,
но его выдали ослиные уши. К тому же он зачем-то подвязал себе крылышки…
В зудильнике что-то захрипело, послышалось шипение и тот
особый, ни на что не похожий звук, который бывает, когда дракон выдыхает пламя.
Кто-то из зрителей громко вскрикнул. Некоторое время Баб-Ягун молчал: слышно
было лишь, как ревет двигатель его пылесоса, а сам играющий комментатор сломя
голову мчится куда-то.
