– Вообразите, иду я сейчас сюда и случайно подслушиваю, как
домовой и домовиха своего дитенка стращают! Напроказил он там чего-то! И
думаете, кем стращают? Моей бабусей! Она, мол, не Ягге, а Баба Яга, живет в
избушке на курьих ножках, забор вокруг избы из человеческих костей, на заборе
черепа, вместо засова человеческая нога, вместо запоров – руки, замок – рот с
острыми зубами. Заманивает гостей и режет ремни у спящих из спины! Ничего себе
дела! Я хотел права покачать, да только они все втроем куда-то ушмыгнули. Я
только услышал, как домовиха сказала дитенку: «Видел этого юнца? Это внук той
кошмарной старухи! Будешь себя плохо вести – станешь таким, как дядя Ягун!» Я
прям зверею, какая языкастая нежить стала!
Таня удивленно взглянула на часы. Единственная стрелка
уверенно показывала на пламегасительный мяч.
– Ягун, почему ты не на драконболе? Разве сейчас не
тренировка? – поинтересовалась она.
– Да ну! Разве теперь можно нормально тренироваться? Соловей
О. Разбойник просто как из камнедробилки. Команда никак не сыграется в новом
составе, а он это близко к сердцу принимает. Чуть что, свистит – прям
оглохнешь!.. Дедал совсем в миноре, из книжки своей не вылезает, только ворчит.
Гробыня со всеми подряд препирается. Лоткова зазналась. Кладет мои записочки
Гоярыну в пасть и просит на них огнем подышать. Это у нее называется: «избавим
планету от мусора».
– С чего бы это? – удивился Ванька.
Ягун поморщился:
– Якобы я как-то не так посмотрел на Зализину… А как я
на нее посмотрел? Ну, хорошенькая девчонка… Что мне теперь, темные очки
выписывать, если захочется по сторонам посмотреть? У Семь-Пень-Дыра и Горьянова
просто крыша уехала – набили в пылесосы какой-то тухлятины, на сто метров к ним
подлетать опасно. И они еще утверждают, что летают лучше меня!.. Крутые, прям
как вареные яйца! Вот я и решил задвинуть тренировку.
– Ты же знаешь, Соловей не выносит пропусков. Пара прогулов
без уважительной причины – и фьють! – Таня сделала рукой выразительный
жест.
– Кто тебе сказал, что у меня нет уважительной причины? Я
сам себе выписал освобождение! У бабуси полно магических бланков. Она их
никогда не пересчитывает, – косясь на Тарараха, который как раз отошел
взглянуть на Алконоста, сказал Ягун.
– Бланков-то да. Но без печати Древнира они
недействительны, – напомнил Ванька.
Печатью Древнира в Тибидохсе называли особую печать
честности. Подобные печати были у всех преподавателей и у Ягге. Воспользоваться
печатью было несложно, особенно Ягуну. Однако у того, кто поставил ее обманом,
вместо печати ярко высвечивалось: «Он нагло врет!»
– Да что ты говоришь! Можно подумать, я сам не знаю про
печать! Смотри, стоит себе спокойненько! – заявил Ягун, гордо демонстрируя
бланк.
«Освобождению верить!» – утверждала печать.
– А вдруг ты действительно болен? Ты об этом не знаешь, а
печать знает? – озабоченно поинтересовался Ванька.
– Просто я разобрался, как она работает, – хмыкнул
Ягун. – Все зависит от того, о чем думаешь, когда шлепаешь. Если боишься,
что обман раскроется или про справку, – бесполезно, ничего не выйдет. А я
стал думать о том, как мне не хочется снова на темное отделение, и о том, как
скверно быть сиротой и как здорово, что у меня хоть бабуся есть. Прям на самом
деле расчувствовался, даже слезинку уронил, без дураков… Вот печать и
подтвердила, что все это правда…
Таня внимательно смотрела на Ягуна. Порой она ощущала в нем
не просто родственную, а суперродственную душу. Если бы только Ягун не был
таким шебутным и несерьезным.
– Эти магические предметы – они, между нами говоря, совсем
тупые. Главное – сообразить, в чем суть магии, и все дела, – продолжал
Ягун.
– ЯГУН! ГЛЯДИ! – вдруг крикнула Таня.
Магический бланк внезапно вспыхнул у него в руках. Пламя
охватило его сразу со всех углов. Сачкующий тренировку комментатор едва успел
выпустить его и сумрачно уставился на белые хлопья пепла.
– Скверно! – сказал Ягун, дуя на обожженную
руку. – Кажется, я недооценил Древнира… И кто меня за язык тянул?
Видя, что выбрать более подходящий момент у нее едва ли
получится, Таня рассказала Тарараху о четырех.
– Один из них с тремя лицами. А другой – человек-птица,
зовут Симорг… Они придут сюда – и гибель всем, правым и виноватым… – закончила
она.
Банка в руках у Тарараха лопнула. Он даже не уронил ее:
просто слишком сильно стиснул. Хорошо еще, самовар не успел вскипеть. Его
медные бока только-только начинали накаляться. Он заставил Таню несколько раз
повторить свой рассказ во всех подробностях.
– Когда это было? – резко спросил он.
– Что – когда? Когда он угрожал? – не поняла девочка.
– Это не так важно. Когда ты впервые видела Симорга и
остальных?
– На той неделе. Даже, пожалуй, чуть раньше, –
неуверенно сказала Таня. – Но потом я видела их еще раз – они стали
гораздо ближе. Мне показал их Горбун с Пупырчатым Носом. Ну, Безумный
Стекольщик.
– Мерзкий тип! Он мне сразу не понравился!.. И я ему,
кажется, тоже! – авторитетно заявил Ягун.
Тарарах стряхнул с колен осколки банки и решительно встал.
Он пересадил Алконоста в большую клетку, чтобы раненая птица не билась в мешке,
и завесил клетку снаружи.
– О таких вещах говорят сразу. Запомни: СРАЗУ! Если они
того… среди ночи случаются, то прямо среди ночи идут и говорят. Пойдем со мной…
Мы должны увидеть Сарданапала! – велел он Тане.
– А мы? – спросил Ванька.
– А вы оставайтесь здесь… Сдается мне, что ничего хорошего
нас с Танькой не ждет, а раз так, то вам нечего и соваться, – сурово
сказал Тарарах.
* * *
Академик Сарданапал был гневен. Усы его прыгали. Щеки
светофорно пылали. Он не мог усидеть на месте и бегал по кабинету.
Черномагические книги бились в клетке, превращаясь то в змей, то в жаб. Их
давно пора было кормить, но академик даже не оглядывался в сторону клетки.
Золотой сфинкс, недружелюбно щурясь на Тарараха, сидел у
дверей на страже. Он попытался не пропустить преподавателя ветеринарной магии в
кабинет, и теперь его шкура имела встрепанный вид. Зато, кажется, он уяснил
разницу между питекантропом и обычным магом. Пока маг думает, питекантроп уже
действует.
