После занятий Таня бродила в одиночестве по дальним коридорам
Жилого Этажа. Сюда она никогда прежде не забредала – эта часть башни была
закреплена за темным отделением, и светлые маги предпочитали держаться отсюда
подальше.
Внезапно оттуда, где коридор смыкался с глухой полукруглой
стеной башни, Таня услышала гул голосов и сообразила, что нечаянно оказалась
рядом с гостиной темных…
Кроме общей для учеников светлого и темного отделений
гостиной, темные давно уже – еще несколько столетий назад – облюбовали для
тайных собраний один из угловых залов Жилого Этажа. Это был асимметричный зал
со скошенным потолком и единственным узким окном-бойницей, через которое
снаружи проникал свет. Пробиваясь сквозь стекло, свет таинственным образом
дробился на несколько разной яркости островков, которые в первой половине дня
смещались к центру зала, а под вечер – к резным, с высокими спинками скамьям,
на которых обычно сидели темные.
Проникнуть в темную гостиную ученику белого отделения было
невозможно. Хотя ход в него не был защищен заклинаниями и фиолетовыми завесами,
в одну из ниш в стене был вмурован громадный кувшин с дэвом. Неизвестно, откуда
притащили темные этот долго пролежавший в земле кувшин и сколько десятилетий
назад это случилось, но любой белый маг, оказавшийся хотя бы в десятке метров
от него, мгновенно ощущал сосущий страх. Сердце его сжималось, и он готов был
бежать сломя голову. Разумеется, всей школе об этом было известно, и никто из
белых в те края не заглядывал. Темные же ученики, напротив, охотно бравировали
и порой демонстративно обнимались с кувшином. Для светлого же мага это было
равносильно тому, как если бы лопухоид забрался в атомный реактор, чтобы
поджарить там шашлык.
Таня вспомнила о кувшине слишком поздно, лишь когда в грудь
ее толкнула холодная, упругая волна ненависти. Кувшин был близко – смертоносно
близко. В мозгу вспыхнула сотня углей, стремящихся растворить и уничтожить саму
ее сущность. Таня пыталась сопротивляться, поставила магический блок, но
давящая ее сила с легкостью смела его. Девочке казалось, что она проваливается
в омут – стремительный, засасывающий.
«Твоя смерть будет мучительной и долгой! Я буду убивать тебя
медленно!» – услышала она.
«Я не хочу умирать!»
«Никто не хочет умирать, но все равно приходится. Богатым и
бедным, умным и глупым, праведным и грешным! Зачем откладывать? Почему бы тебе
не умереть сейчас, глупая белая девчонка с черного отделения? В твоей жизни
будет немало темных минут, немало искушений и страданий, а так ты сможешь их
избежать. Сейчас я, дэв смерти, спою тебе пес-с-с-сню с-с-с-с-с-смерти… Ты
услышишь ее начало, но уже не услышишь конца».
Таня упала. Она не могла стоять. Голову пронзала острая
боль. Она ничего уже не видела и не слышала, лишь чувствовала рукой холодную
глину кувшина. Должно быть, дэв заставил ее тело помимо воли подползти к нему.
Сопротивляясь затягивающему ее омуту смерти, Таня подняла перстень.
Дэв затянул что-то низкое и однообразное. С каждым новым
звуком в Тане оставалось на глоток жизни меньше. Она чувствовала, как мелеет,
опустошается и угасает.
«Не надо! Я не хочу! Прочь! НЕ-Е-Е-Е-ЕТ!» – мысленно
крикнула Таня, собрав последние силы.
Внезапно ослепительный прекрасный мир, словно сотканный из
радуг, перьев жар-птиц и солнечных лучей, мир, которого она прежде не знала и
который уж точно не был смертью, открылся ее глазам. А в следующую секунду она
произнесла заклинание, которого никогда не знала прежде и которое потом так и
не смогла вспомнить. Это были какие-то гортанные, резкие, совсем немелодичные
звуки, так непохожие на привычную классическую магию, которой их обучали в
Тибидохсе.
Что-то глухо треснуло. Волна ненависти отхлынула. Таня вновь
обрела способность видеть и слышать. Угли, пылавшие у нее в мозгу, погасли.
Таня поняла, что стоит на четвереньках, уткнувшись головой в кувшин. Кувшин
распался на черепки, а под ним в полу зияла узкая темная дыра, как если бы дэв
поспешил трусливо скрыться в преисподней.
Таня вскочила, помчалась куда-то сломя голову и внезапно
оказалась в секретном зале темных. Здесь она привалилась к стене и долго не
могла отдышаться. Перед глазами у нее прыгали красные точки. Страх от
пережитого приходил только теперь, холодными червячками заползая в руки и ноги,
разбегаясь по всем венам и артериям.
Таню пока не замечали. Она стояла в тени у входа, а темные –
человек тридцать – собрались у камина, в котором, несмотря на запрет Поклепа,
развели огонь. Камин был грубо сложен из крупных камней. Трубы у него не было.
Дым уходил в узкое отверстие в потолке, расположенное над камином.
Разумеется, при таком устройстве дымохода потолок в
секретном зале темных был закопчен. Кто-то воспользовался этим и крупно
процарапал по копоти нечто вроде свода правил.
СВОД ПРАВИЛ ТЕМНОГО ОТДЕЛЕНИЯ
1. Презирать белую магию и всех «беленьких».
2. Заботиться только о себе, родном, и плевать на всех
прочих.
3. Не использовать магию вуду без ограничивающих блокировок
и против своих.
4. По возможности гадить «беленьким», преподавателям и
лопухоидам.
5. Хранить все тайны темного отделения.
Чуть ниже явно почерком Склеповой было приписано еще одно
правило: «Гроттершу в гробик!»
«Интересно, Гробыня когда-нибудь угомонится? Это уже даже
скучно!» – подумала Таня, когда пришла в себя настолько, что вновь смогла
испытывать любопытство.
Уже неделю, чтобы подурачить Гробыню, малютка Гроттер
притворялась влюбленной в Пуппера. Она купила себе календарик с Гурием,
изданный на Лысой Горе, и каждый вечер рассматривала его минут по десять,
изредка исторгая страстные вздохи и принимаясь осыпать его поцелуями. Гробыня
была очень довольна такими результатами и приписывала все действию своей магии:
откуда ей было знать, что Таня просто представляет себя Пипой.
Однако новости, приходившие из Англии, были для Склеповой
неутешительными. Что ни день от Пуппера к Тане прилетали все новые купидончики
с цветами и конфетами. Разгневанная Гробыня швыряла в них подушками и запуками,
натравливала на них скелет Дырь Тонианно, да только никакого проку от этого все
равно не было.
Дырь Тонианно, назойливо размахивающий руками, быстро
надоедал купидончикам, и они пускали в него свои стрелы, которые, пролетая
между ребрами скелета, вонзались в шкаф. Заряд романтики, содержавшийся в
стрелах, был так значителен, что на шкафу, несмотря на осень, набухали почки,
и, пытаясь зацвести, он выбрасывал ветви и бутоны.
